В Ингушском конном полку

В ночь на 28 октября 1915 года полк выступил на позицию. У Ахмета, как назло, захромала его кляча, и мне пришлось, скрепя сердце, взять на позицию обоих моих кабардинцев, чего я всегда избегал. Второй конь, которого продал мне Шенгелай, вороной кабардинец-иноходец, был прекрасной и нарядной лошадью, замечательно спокойной под седлом, что нельзя было не ценить в походе. Пришлось мне сесть на этого последнего, а Ахмету дать кибировского рыжего иноходца.

Выехав на гору около деревни Петликовцы-Новые, у которых с утра развёртывался бой, мы увидели, как из-за пригорка навстречу сотне вскачь неслась походная кухня, по которой била беглым огнём австрийская батарея. На козлах её, нахлестывая и без того скакавших лошадей, сидел перепуганный повар. Подскакивая на рытвинах и избегая дороги, которая находилась под обстрелом, кухня металась из стороны в сторону, и из неё во все стороны брызгали щи.

Подскакав к командиру сотни, солдат сдержал свою упряжку и предупредил:

– Так что, ваше высокоблагородие, на гори дуже бьють з гармат, мэне чуть нэ вбило… и щи уси расплескамо.

Полк после этого предупреждения сошёл с шоссе и застучал сотнями копыт по замёрзшему в чугун вспаханному полю. Обойдя гору у фольварка Михал-поле, мы наткнулись на группу горцев, в живописном беспорядке лежавших под прикрытием стены. Это оказались черкесы, высланные сюда в качестве летучей почты. Здесь же расположился и наш полковой штаб.

Сотни, получив приказания, разошлись по назначенным им участкам. Нам досталась задача занять деревню Петликовцы-Новые и, выставив впереди её сторожевое охранение, войти в соприкосновение с наступающими австрийцами. Невидимые австрийские батареи били по горе, по которой шло шоссе, чтобы не дать подойти подкреплениям.

Не успели мы двинуться, как на шоссе показался бешено мчавшийся всадник. Раз за разом грянули австрийские пушки, и вокруг скачущего выросли чёрные столбы разрывов. Только промчавшись по самому опасному участку, скакавший, наконец, догадался свернуть с шоссе и тем же бешеным аллюром направился к нам. Тут только мы узнали нашего добровольца Колю Голубева, который, как всегда, и здесь сумел попасть не туда, куда надо. С вылезшими на лоб глазами, потеряв шапку, он подлетел к Шенгелаю на своей измученной и мокрой, как мышь, лошадёнке и радостным голосом сообщил, что он по собственной инициативе "мотался в обоз" за офицерским обедом и его чуть не убили. Всё это мы видели и без его рассказа, и командир, изругав мальчишку, приказал ему больше не отходить от него ни на шаг, под угрозой "выпороть нагайкой, как сукинова сына".

Спустившись к речке и переехав мостик, мы заняли обстреливаемую артиллерией деревню, выставив за околицу, в сторону австрийцев, сторожевое охранение. В охранении с вечера дежурил Ужахов, а мы, остальные офицеры сотни, отлично выспались по хатам. Рано утром нас разбудил присланный из охранения всадник с известием, что австрийцы зашевелились и, по-видимому, начали наступление. Выйдя из халупы, я присел на копну возле группы ингушей, собравшейся вокруг урядника Бекира. Они сидели и полулежали на снопах, ведя самый мирный разговор, не имеющий никакого отношения к начавшемуся бою. Австрийская артиллерия давно перенесла свой огонь на деревню, и столбы разрывов усеивали всё поле вокруг нас. Вынув бинокль из футляра, я увидел в туманной дали поля наши отходящие секреты, а за ними длинные цепи наступающих австрийцев. Деревня позади нас, в которой стояли наши коноводы, часам к 9 утра, накрытая артиллерией, загорелась в нескольких местах, и по её улицам с криками и воплями стали носиться бабы и ребята, нагруженные узлами и всевозможным скарбом; длинная лента бегущего населения запрудила мост и тянулась в гору.

Крупный снаряд угодил под сарай, где стояли коноводы второй сотни. Вверх полетели доски и земля, коротко предсмертно проржала лошадь. Прибежавший оттуда всадник принёс известие, что под сараем убило вахмистра и трёх коней. Артиллерийский огонь, скоро перешедший в ураганный, через полчаса обратил мирную деревню в один сплошной костёр, грозно гудевший за нашей спиной и трещавший под громом новых разрывов. На этот раз работали уже не одни трёхдюймовки, а крупные орудия, посылавшие целые чемоданы, рвавшиеся со страшным грохотом и поднимавшие в воздух на большую высоту массу земли и камней. Минуты две после их взрывов с неба нам на головы продолжали сыпаться комья земли и всякий сор. Голубое небо было покрыто белыми, долго стоявшими в воздухе облачками шрапнельных разрывов, казавшимися по сравнению с разрушительным действием гранат детской игрой.

Из переулка горевшей деревни вывернулась и рысью поскакала к нам, стуча колёсами по жнивью, патронная двуколка с "цинковками". Их сопровождал дежуривший ночью прапорщик Ужахов с "резервом" из десяти всадников.

Было очевидно, что наша жидкая цепочка не надолго задержит австрийцев перед деревней, да это и не входило в нашу задачу; после столкновения с противником мы должны были отходить навстречу нашей пехоте.