В интересном положении

— Лететь всего полтора часа, — сказал я, намекая, что в широкой исторической перспективе это не самая долгая разлука с мужем. — В смысле, не посадят же его в тюрьму сразу после того, как мы приземлимся в Рэли?

— Нет, его не посадят в тюрьму, — сказала она, нарочно сорвавшись на визг — меня передразнивала.

— Поймите, — сказал я, — с ребенком я бы поменялся.

— Да уж конечно, — пробурчала она, затыкая мне рот. И, задрав нос, злобно уставилась в иллюминатор.

Соседка подумала, что у меня вредный характер — дескать, я из тех, кто ни за что никому одолжения не сделает. Но она была неправа. Я просто предпочитаю, чтобы инициатива с одолжением исходила от меня самого, чтобы я чувствовал себя великодушным человеком, а не слабаком, которого схватили за горло. «Ну и ладно, — сказал я себе. — Пусть дуется, сколько хочет».

Эрик перестал махать рукой и сделал знак мне.

— Моя жена, — произнес он одними губами. — Мне нужна моя жена.

Я легонько тронул соседку за плечо — другого выхода не было.

— Не прикасайтесь ко мне, — прошипела она, точно я ее ударил.

— Вас зовет муж.

— И что с того? Это дает вам право ко мне прикасаться? — Бекки отстегнула ремень, привстала и сказала Эрику громким театральным шепотом: — Я его просила пересесть на твое место, но он не хочет.

Эрик скосил голову набок, что на языке жестов значит: «Это почему же?» Бекки произнесла, намного громче, чем требовалось:

— Потому что он козел, вот почему.

Старушка, сидевшая наискосок, обернулась в мою сторону, а я достал из сумки «Таймс» и открыл ее на кроссворде. Когда ты разгадываешь кроссворд, тебя всегда считают дельным человеком, особенно по субботам, когда слова длинные, а вопросы — трудные. Вот только нужно сконцентрироваться — а я мог думать только о соседке.

Семнадцать по горизонтали. «Просветление», восемь букв. «Я не козел», — написал я в клеточках. Поместилось.

Пять по вертикали. «Индейское племя», девять букв. «Сами такие».

Я вообразил, что теперь все думают: «Смотрите, смотрите, какой он умный — кроссворд с лету разгадывает». «Наверное, он гений». «Вот почему он не пересел на чужое место, чтобы сделать одолжение этой замужней женщине, бедняжке. Он знает что-то, непостижимое для нас».

Кроссворду в «Таймс» я придаю просто-таки неприлично огромное значение. По понедельникам кроссворды легкие, но на протяжении недели становятся все труднее. На решение пятничного я трачу четырнадцать часов, а потом сую его всем под нос и требую признать мое интеллектуальное превосходство. Мне кажется, это означает, что я умнее простых смертных. Но на самом деле это говорит лишь об одном — что я попусту трачу свою жизнь.

Когда я уткнулся в кроссворд, Бекки взяла в руки какой-то роман в бумажном переплете — ну знаете, пестрая обложка с тисненым заглавием. Я попытался прочесть название, но Бекки вместе с книгой отпрянула к иллюминатору. Удивительная вещь — когда читаешь книгу или журнал, чужой взгляд на странице чувствуешь, точно прикосновение. Впрочем, этот закон распространяется только на печатное слово. Ведь на ступни Бекки я пялился минут пять, а она их так и не отдернула. После нашей ссоры она сняла кроссовки, и я увидел, что ногти на ногах у нее окрашены белым лаком и все, как один, безупречно изящных очертаний.

Восемнадцать по горизонтали: «Подумаешь».

Одиннадцать по вертикали: «Сволочь».

В вопросы я давно перестал заглядывать.

Когда стали разносить напитки, мы поругались опосредованно, через стюардессу.

— Что вам двоим, ребятки? — спросила стюардесса, а Бекки, швырнув на колени книгу, ответила:

— Мы не вместе.

Ей была омерзительна сама мысль о том, что нас можно принять за супругов или хотя бы друзей.

— Я лечу с мужем, — продолжала она. — Он сидит вон там. У переборки.

«Да ты это слово только что от меня узнала», — подумал я.

— Э-э-э, что вам…

— Мне кока-колы, — сказала Бекки. — Льда много не кладите.

Мне тоже хотелось пить, но еще больше хотелось произвести на стюардессу хорошее впечатление. А кого вы предпочтете — капризную фифу, которая не дает договорить и требует определенное количество кубиков льда, или деликатного, непривередливого джентльмена, который поднимает глаза от заковыристого субботнего кроссворда и, улыбнувшись вам, произносит:

— Спасибо, мне ничего не нужно.

«Если самолет начнет терять высоту, и, чтобы предотвратить катастрофу, обязательно придется выпихнуть одного пассажира за борт, стюардесса наверняка выберет Бекки, а не меня», — подумал я. Я вообразил, как Бекки цепляется за дверь и ветер буквально рвет волосы с ее головы.

— Но мой муж… — завопит она, рыдая.

Тогда я шагну к двери и скажу:

— Послушайте, я уже бывал в Рэли. Выбросьте меня вместо нее.

Тогда Бекки поймет, что зря считала меня козлом, и в этот момент ее пальцы разожмутся, и из-за разницы давлений она вылетит за дверь, как пробка.

Два по вертикали: «Что, съела?»