Есть некоторые основания полагать, что религиозные люди намного более альтруистичны, чем неверующие, когда речь идет о коммуникациях внутри группы, то есть о добрых поступках, направленных на людей той же конфессии, и что это нередко сочетается с недоброжелательным отношением к носителям альтернативных убеждений[70]
. Именно такое сочетание свойств может обеспечить долговременное выживание общины, а по этому признаку религиозные сообщества серьезно опережают все остальные формы объединения людей. Скажем, анализ религиозных и светских общин, основанных в Америке начиная с XVII века, показал, что длительность существования группы зависит от того, насколько много в ней практикуется затратных ритуалов (таких как запрет на употребление определенных видов пищи или жесткие требования к одежде) [10]. Сообщества, в которых ритуалов было больше 11, существовали в среднем более 60 лет. Сообщества, где ритуалов было меньше 2, не дотягивали и до 10 лет. Наверное, излишне пояснять, что все общины с большим количеством сложных традиций были религиозными: неверующие люди не способны длительное время соблюдать большое количество бессмысленных запретов. Для верующих же запреты объясняются волей Бога, а это серьезно. Есть и более грустная история: установлена отчетливая взаимосвязь между частотой посещения религиозных собраний и склонностью к одобрению террористов-смертников [11]. Причем это касается не только мусульман: иудеи, часто посещающие синагогу, более склонны положительно оценивать поступок Баруха Гольдштейна – израильтянина, который в году устроил теракт против палестинцев.Иногда нелюбовь религиозных людей к идеологически чуждым группам населения принимает причудливые формы. Например, есть исследование о том, как христиане кормили геев кетчупом [12]. Экспериментальная процедура была следующей: испытуемый заходил в комнату, где ему давали прочитать текст о развитии общества. Половине участников досталось эссе, восхваляющее технологии. Вторая половина читала текст, написанный геем и посвященный социальному прогрессу в признании прав гомосексуальных людей. После знакомства с текстом читателю сообщали, что автор эссе, кстати, тоже будет сегодня участвовать в экспериментах в той же лаборатории, и просили немножко помочь в подготовке теста для этого человека. Объясняли примерно так: “Это будет исследование вкусовых предпочтений, но слепое, то есть экспериментатор не должен знать, какой соус он даст испытуемому и в каком количестве. Так что вы, пожалуйста, сами положите ему в пластиковую чашку сколько считаете нужным, а потом мы с вами продолжим наши исследования”. Участники должны были попробовать соус и убедиться, что он острый. Они также располагали анкетой того человека, который написал эссе и которому, по условиям следующего эксперимента, нужно будет съесть весь соус из чашки. В анкете было указано, что человек не любит острое. После того как участник набирал в чашку соус для автора эссе, клал чашку в непрозрачную коробочку и отдавал ее экспериментатору, его просили заполнить анкету, которая позволяла оценить уровень агрессии, гомофобии и религиозности. После этого экспериментаторы отпускали участника, а сами шли взвешивать соус. Выяснилось, конечно, что писать эссе о технологиях намного безопаснее. Его автор получил в среднем 10 граммов невкусного острого соуса, и это количество не зависело от уровня религиозности, агрессивности или гомофобии участников эксперимента. А вот в случае эссе про геев наблюдалась четкая закономерность: чем более религиозным был читатель, тем больше острого соуса предстояло съесть автору. Нерелигиозные испытуемые положили ему те же 10 граммов, даже поменьше. Самые религиозные посчитали, что ему стоит съесть 25 граммов соуса. А то чего он права геев защищает, в самом деле?
По образу и подобию
Когда мы сравниваем моральные качества современных атеистов и верующих и не находим какого-то явного перевеса в пользу последних, всегда можно сказать: “О’кей, современные атеисты все равно росли в парадигме христианской культуры, поэтому они тоже хорошие”. Вероятно, какое-то рациональное зерно в этом есть – но вопрос все равно в том, какие именно аспекты христианской культуры люди склонны впитывать, как их трактовать и почему сама культура стала именно такой. Наши моральные ценности, конечно, в значительной степени формирует общество, в котором мы живем. Оно культивирует лучшие проявления нашей амбивалентной натуры или паразитирует на худших – это уж как повезет. Но любая созданная человечеством система нравственных принципов вырастает не на пустом месте. Она накручивается на те интуитивные врожденные представления о добре и зле, которая уже заложены в нашем мозге. Их истоки мы видим уже у животных или у совсем маленьких детей.