В Иродовой Бездне (книга 2)

Н– у, а если не пропустит? — спросил Лева.
Бригадир ничего не ответил. Он знал так же, как знал это и Лева, что если комендант не пропустит, то заключенного ожидает барак усиленного режима, а может быть, и того хуже.

— Оставайся, оставайся, — сказал бригадир, — а то ты едва дополз прошлый раз.

Бригада ушла. Лева вернулся в барак и сел у стола, не раздеваясь. Было очень грустно. «Разве я не хотел работать? — думал он про себя. — Разве я не готов был перевыполнить эти нормы и заработать себе хорошую пайку хлеба, чтобы быть сытым? Ведь и Слово Божие говорит: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Но не было сил, совершенно не было сил.

О, если бы с ним была Священная Книга — Библия! Но дорогой, любимой книги с ним не было. О, если бы его окружали братья, верующие, он поделился бы с ними своими переживаниями! Но вокруг стола сидели угрюмые и злые, проклинающие непосильную работу люди, так же, как и Лева, надеющиеся попасть к лекпому. Они матерились. Всматриваясь в их искаженные ненавистью, изможденные лица, Лева убеждался, что они погибают дважды: и душой, и телом.

Вошли надзиратели. Мрачно, со злобой взглянув на оставшихся, они потребовали, чтобы все выходили к вахте и строились. Началась проверка оставшихся в лагере. Некоторые из заключенных решались даже на бесплодные попытки куда-нибудь спрятаться, затаиться. Но едва обнаруживалось, что по подсчетам вышедших на работу и оставшихся в лагере кого-то не хватает, сразу же приступали к усиленным поискам по баракам. Отсутствие при проверке хотя бы одного заключенного вселяло в начальство тревогу: а что, если ночью был побег? Ведь каждый из начальствующих отвечал за каждого заключенного своим благополучием.

И вот сегодня не хватило одного при подсчете. Долго стояли на морозе. Заключенные прыгали, толкали друг друга, чтобы не замерзнуть. Лева чувствовал, что он застывает, и пытался двигаться изо всех сил.

Наконец, раздались торжествующие голоса надзирателей: с чердака сволокли прятавшегося там заключенного. Все беспощадно ругали его, в том числе и те, кто мерз из-за него на морозе, забыв, что он такой же несчастный, как и они. Ему грозили кулаками и обещали тут же, после проверки, убить. Но саморасправы не произошло: надзиратели увели спрятавшегося в кондей.

Явился комендант, здоровый, высокий, в черном полушубке.

– Освобожденным лекпомом отойти в сторону! — скомандовал он, по списку проверил их фамилии и отпустил в бараки. Разрешил разойтись по рабочим местам и «хозобслуге» — дневальным, парикмахерам, работникам бани и кухни.

– А вы что еще здесь? — закричал комендант, обратившись к оставшимся.

– Больные мы, больные, — раздались голоса.

— Выстроиться в одну шеренгу! — скомандовал начальник. Выстроились. «Господи, — молился Лева. — к Тебе взываю в скорби своей».

Комендант подходил к каждому и, испытывающе заглядывая в лица, командовал: одним направо, другим налево. Те; которым было велено отойти вправо, были толчками вытолканы на вахту, где их принял конвой и погнал в лес на работу. Остальных же (тех, кто оказался слева) повели к лекпому. Лева был среди последних.

На слабость никто не жаловался — это не было поводом к освобождению от работ и не считалось заболеванием. Лекпом послушал сердце Левы и, покачав головой, занес его имя в список освобожденных.

Лица освобожденных от работ и вернувшихся в барак, несмотря на все страдания, дышали радостью: хотя бы немножко, но можно было отдохнуть. Один молоденький парнишка прямо ликовал.

— Братцы, братцы, я освобождение закосил! — кричал он друзьям по несчастью. — Помогите забраться на нары!

Истощенный и ослабленный, без помощи других не могущий даже взобраться на нары, он искренно думал, что получил освобождение от работ не иначе, как через свою «хитрость».

Этот день запомнился Леве тусклым и серым: Чтобы хоть чем-то заполнить оставшееся свободное время, юноша стал помогать дневальным мыть полы. Но удивительное дело: даже эта сравнительно легкая работа оказалась для него трудной. Лева был освобожден от работы и на второй, и на третий день.

Неожиданно в лагере зашептались, задвигались как-то по-особенному. Пополз слух: едет комиссия. Всюду скребли, белили, наводили порядок. Лекпом проверил лагерь на вшивость.

Несмотря на то, что заключенных раз в десять дней мыли в банях, а все их «барахло»: одежду и постельные принадлежности — прожаривали в дезкамере (по-лагерному жар-камере); несмотря на то, что волосы у всех были острижены, за исключением бород у некоторых стариков, вши все же обнаружились. Перед приездом комиссии снова и снова «вшивые команды» гоняли в баню, дезинфицировали. Но даже хождение в баню и то было для Левы утомительным.