В Иродовой Бездне. Книга 3

— Осталась одна медсестра из воровского мира и некоторые санитары, они будут вам помогать. Я же позвоню начальнику санчасти, и она приедет.

Лева пошел в больницу. Там была настоящая паника. Больные волновались, шумели. Каждый думал: «Не ожидает ли и меня такая же участь?»

Лева позвал медсестру, небольшого роста, плотного телосложения девушку, сказал, чтобы она смочила сулемой полотенце, взяла доску назначения и направилась с ним в обход. Девушка охотно взялась помогать Леве. Она знала Леву уже давно и лечилась у него от сифилиса. Входя в палату, Лева прежде всего успокаивал больных, говоря, что следствие разберется, и если персонал не виновен, то он будет быстро возвращен в больницу. Если же не будет возвращен, то в ближайшие дни начальник санчасти пришлет другого врача, лаборанта и фельдшеров.

Многие больные знали Леву и были рады, что он делает обход. Усталый, измученный, Лева кончил свой трудовой день поздно ночью. Ввиду того, что в больнице лежали очень тяжелые больные, некоторые безнадежные, Лева перебрался на жительство из барака слабосилки в комнату доктора Букацика.

Ночь. Однообразно тикают часы. За тяжелых больных он спокоен. Медсестра обещала вовремя давать камфору и в случае ухудшения обещала его разбудить. Но Лева спать не мог. Картина происшедшего стояла перед глазами. До него доносились слухи, что то же самое происходит и в других колоннах. Везде, днем и ночью, как тихонько рассказывали приезжающие с этапами, во всех городах и селах арестовывают людей. И большинство из них исчезает бесследно — «без права переписки». Сердце Левы сжималось от сострадания к тем братьям, которых он оставил в колонне, где был Михаил Данилович Тимошенко. Как-то теперь сам он и другие с ним? Как Жора, брат Семякин и все, кто в центральном лагере? Прошел час, другой, а Лева все еще не мог спать. Наконец после глубокой молитвы он уснул тревожным, беспокойным сном.

Прошло несколько дней, и приехала начальник санчасти.

— Смирнский, ну что творится? Кто бы мог подумать, что здесь, в районной больнице, контрреволюция свила такое гнездо? Я все доверяла Букацику и другим, а оказывается, все они готовили что-то страшное. Почему вы мне ни слова не сообщили о них?

— Я ничего не знал, о чем они говорят и чем живут, — ответил Лева. — Когда я приехал, то пришелся, словно не ко двору.

— Я это знаю, — сказала врач. — Вот поэтому вы и уцелели, что даже не присутствовали при их разговорах. И знаете — то, что с вами там случилось, вы заступились за этих избиваемых беглецов, вам послужило во спасение. Ведь там тоже открыли целый ряд организаций, которые готовились. И все они арестованы. И это произошло тогда, когда вы сидели в карцере. Теперь их всех прибирают к рукам.

— Здесь нужен врач, — сказал Лева. — Больных очень много, я один не справлюсь.

— Где же я возьму врачей? Я уже писала в управление Сиблага, чтобы из распредов врачей направляли к нам. Как их ни арестовывают, все равно врачей в лагерях не хватает.

Начальница уехала, обещая устроить Леве командировку в управление за медикаментами, в которых чувствовалась острая нужда. Через несколько дней под конвоем Лева поехал за медикаментами. В центральной колонне, получая медикаменты, он узнал от воронежского брата, который был крупным специалистом по телефонной связи всего лагеря и свободно разъезжал везде по проверке связи, что многие и многие братья взяты в особые тюрьмы, так же как и другие заключенные.

Лева сильно желал увидеть дорогого брата Жору-скрипача, но его не было. Он был взят. От воронежского же брата Лева узнал, что Петя Фомин также был взят.

Находясь на этом лагпункте, Лева неожиданно встретился с сестрой, которая работала прачкой. По ее виду можно было сразу понять, что до родов остается немного.

— Меня отправляют на Яйу (там был большой лагерь для женщин), и, вероятно, я сегодня уеду с этапом.

— Как вы себя чувствуете духовно? — спросил Лева.

— Я верю, меня Бог простил, я молюсь, но верующие здесь от меня отвернулись. Ваша тетя Тереза со мной и разговаривать не хотела, как с блудницей. — Она заплакала.

— Не расстраивайтесь, — сказал Лева. — Это вредно для ребенка, которого вы носите в себе.

— Начальство говорит, что меня после родов вскоре освободят и отпустят домой, — говорила она, всхлипывая. — Но как я вернусь домой, к папе, к маме? Если бы я приехала с ним и сказала: «Вот это мой муж», то хотя он и неверующий, но все же легче было. А теперь я не знаю, как будет.

— Господь вас простил, — сказал Лева, — а братья и сестры простят, жалеть будут.

Он говорил об этом, а в душе этому не верил. Он знал, что многие верующие забыли всепрощение и милосердие Господа и, не видя бревна в своем глазу, готовы, как фарисеи, презирать и бросать камни в тех, кто споткнулся, пал.