В Иродовой Бездне. Книга 4

— Это бесполезно. Христос не задавал вопросов ложным свидетелям и не оправдывался. Христос страдал и терпел, и нам надлежит страдать и терпеть.

Суд удалился на совещание.

Перед зачтением приговора в зал суда были впущены все желающие. Масса верующих Куйбышевской, Чапаевской общин. Были родные подсудимых. Старушка — мать Левы — села впереди. Невдалеке сел и пожилой отец Юрия Рязанцева, с длинной узкой бородкой. Почтя рядом сидели две матери, жены: одна — жена Юрия, Вера, с совсем маленьким ребенком; другая — жена Левы, с маленьким мальчиком Павликом, который все вырывался побегать. Подсудимые не спускали глаз с дорогих близких. Сколько их здесь, сколько сочувствующих взглядов! — Встать, суд идет! — раздалось.

Все встали. Вошли судьи, и началось чтение приговора. Юрия Рязанцева приговорили к десяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Лева Смирнский был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Все замерли.

Далее было зачитано, что на основании каких то постановлений правительства расстрел заменяется заключением сроком на двадцать пять лет.

После чтения приговора судья обратился к осужденным:

— Вам понятен приговор?

— Да, понятен, — сказал Лева. — За все слава Богу. Да простит вам Бог все, вы не знаете, что творите…

Мать Левы, обратившись к осужденным, громко сказала:

— Не унывайте! У Господа тысяча лет как один день и один день как тысяча лет.

Раздались приветственные, ободряющие слова из Евангелия.

— Уведите осужденных, уведите скорей! — со злобой закричал прокурор. Он был страшно разгневан. Во время суда он вея себя в высшей степени раздраженно; например, потребовал ареста одной из сестер — Маруси, которая отказалась подтвердить свои показания, заявив, что они не верны.

Но Лева искренне желал, чтобы Бог простил всем: и Снежкину, и Тартаковскому, и судьям. Ибо поистине они не знали, что творили, в эти страшные годы.

Глава 21. Он знает (Этап)

«До Он знает путь мой; пусть испытывает меня, выйду, как золото».

Кн. Иова, 23,10.

Если бы не Господь был поддержкой для родных, то они от этого приговора разразились бы плачем, но упованием на Бога укреплялось их душевное состояние. Они твердо знали, что путь их дорогих в руках Иисуса. Он испытывает их, и они будут еще чище. Упование на Бога укрепляло и самих приговоренных. Больно расставаться с дорогими близкими, с родителями, с мамой, с маленьким сыном, но упование на Бога укрепляло их. В дневнике Павлика, где жена Левы записывала его развитие, 17 августа 1949 года она записала:

«Суд. Сегодня мама увезла меня на трамвае, сказав, что поедет к папе. Я был в большом доме, где бегал по коридору и лестнице. Папу увидал два раза по четверть минуты. Дома рассказывал, что видел папу, что он уехал на машине. Мне один год и девять месяцев, я много говорю и понимаю. Но почему папа не с нами, я еще не знаю. Мама плакала. Я ей сказал: «Не плачь, мама, я люблю тебя крепко, крепко», — и поцеловал маму. А потом стал звать ее гулять. Я очень люблю гулять с мамой».

В тюрьму МГБ Леву и Юрия привезли в одной машине, а потом посадили в разные камеры, говорить им друг с другом почти не пришлось. Но из отрывочных слов Юрия Лева понял, что он остался верен Богу и ни на какие сделки с совестью не пошел.

Приговоренным дали возможность обжаловать приговор в высшей инстанции. Оба обвиняемых написали, жалобы. Принимая их заявления и услышав о тяжести приговора, дежурный по охране сказал, что надежды на отмену или смягчение приговоров нет никакой,

— Сколько я эти годы здесь работаю, — сказал он, — всегда высшие инстанции приговоры только утверждают. Да, было тогда такое время…

Прошло некоторое время, и им объявили, что каждый приговор утвержден без изменения. Родные стали готовить передачи (после суда теперь передачи разрешали), передавать теплые вещи, зимнее пальто, шапки. Лева был особенно обрадован тем, что среди переданных вещей оказались драгоценные листочки со Словом Божиим. Свидания с осужденными не разрешали, сколько об этом ни хлопотали их родные.

Томительно шли дни и часы. Хотелось скорей в дорогу — так тяжело было сидеть в этих камерах…

И вот, вызвали Леву, Юрия и еще некоторых осужденных, как всегда, тщательно обыскали и направили на станцию. Шли они вместе, моросил дождь…

Что впереди? Прощай, родной город! До свидания, дорогие, близкие родные! За что все это? Для чего все это?

Они ободряли друг друга.

В те годы, кстати сказать, никто всерьез не верил в эти исполинские сроки: четверть века! Все г— и родственники осужденных, и сами осужденные — в глубине души были убеждены, что в более или менее ближайшем будущем должны произойти какие-то перемены, и эти приговоры будут отменены либо значительно смягчены. Поговаривали также об амнистии. Но все это было впереди, в будущем…