В южных морях

Тембинок, подобно большинству тиранов-консерваторов, как большинство консерваторов, пылко приветствует новые идеи и, исключая сферу политики, склоняется к полезным реформам. Когда приплыли миссионеры и заявили, что знают истину, он охотно принял их, посещал богослужения, выучил молитву «Отче Наш», стал их послушным учеником. Таким образом, используя подобные подвернувшиеся случаи, он выучился читать, писать, считать и говорить на своем особом английском, очень непохожим на обычный «бичламер», гораздо более неразборчивом, выразительном и сжатом. Завершив образование, он стал критически относиться к этим новым обитателям острова. Подобно макинскому Накаеиа, он восхищался тишиной на острове, которая нависает над ним, словно гигантское ухо, ежедневно выслушивает донесения шпиков и предпочитает, чтобы подданные пели, а не разговаривали. Церковная служба, и особенно проповедь, разумеется, стали нарушениями: «Здесь, на свой остров, говорит я, — как-то заметил он мне. — Мои вожди не говорить — они делать то, что я сказал». Тембинок посмотрел на миссионеров, и что же увидел? «Увидеть, что канак говори в большой доме!» — воскликнул он с сильной ноткой сарказма. Однако король вытерпел этот опасный спектакль и, возможно, терпел бы дальше, если б не возникло новое осложнение. Он, пользуясь его собственными словами, «посмотреть снова», и канак уже не говорил, а делал нечто худшее — строил склад для копры. Были задеты главные интересы короля, под угрозой оказались его доход и прерогатива. Кроме того, он решил (и ему в этом кое-кто помог), что торговля несовместима с заявлениями миссионеров. «Если миссионер думает „хороший человек“ — очень хорошо. Если он думает „копра“ — нехорошо. Я отправить его отсюда судно». Такова была краткая история миссионерства на Апамаме.

Подобные депортации — явление довольно обычное. «Я отправить его отсюда судно» служит эпитафией многим, его величество оплачивает проезд изгнанника до очередного места службы. Например, будучи страстным любителем европейской еды, Тембинок несколько раз добавлял к своей челяди белого повара, и все они один за другим были изгнаны. Повара со своей стороны клялись, что не получали зарплаты; король со своей, что они так обманывали и обкрадывали его, что это становилось нестерпимым. Возможно, правдой было и то, и другое. Более значительным было дело агента, засланного (как утверждалось в рассказе) одной торговой фирмой, чтобы втереться королю в доверие, стать, если удастся, премьер-министром и манипулировать копрой в интересах своих нанимателей. Агент добивался власти, использовал свое обаяние, Тембинок терпеливо выслушивал его, и тот считал себя на верном пути к успеху; и вот на тебе! Как только к Апемаме подошло очередное судно, несостоявшегося премьера бросили в лодку, втащили на борт, оплатили его проезд, и с тем до свиданья. Но множить примеры нет нужды; чтобы узнать, каков пудинг, нужно его съесть. Когда мы прибыли на Апемаму, из множества белых, боровшихся за место на этом богатом рынке, оставался один — тихий, скромный, одинокий, жалкий отшельник, о котором король отзывается так: «Моя думает, он хороший; он не говорит».