В южных морях

Участок наш, за границами которого бродило это скопище мерзостей, был довольно обширным. В одном углу стояли решетка с вьющимися растениями и длинный стол из неструганых досок. Там недавно прошло празднование Четвертого июля с запомнившимися последствиями, о которых я еще расскажу; здесь мы приняли короля и знать Макина. Посередине стоял дом с двумя верандами и тремя комнатами. На веранде мы повесили свои судовые гамаки, работали там днем и спали ночью. В комнатах были кровати, стулья, круглый стол, красивая висячая лампа и портреты членов королевской семьи Гавайских островов. Королева Виктория ни о чем не говорит; Ка-лакауа и миссис Бишоп являются фигурами символическими; честно говоря, мы были самовольными арендаторами пасторского дома. Маки в день нашего приезда не было; неверующие съемщики открыли его двери, и славный строгий человек, заклятый враг табака и спиртного, возвратясь, нашел свою веранду замусоренной окурками, а гостиную — заставленной бутылками. Он поставил нам только одно условие — попросил не ставить спиртное на круглый стол, за которым мы совершали праздничные возлияния, со всем остальным смирился, как со свершившимся фактом, отказался от квартирной платы, поселился в туземном доме напротив и плавал на лодке в самые отделенные части острова за провизией. Находил нам свиней — не представляю где, других мы не видели, привозил домашнюю птицу и таро; когда мы устраивали пиршество для короля и знати, он доставил нам все необходимое, наблюдал за стряпней, прочел за столом молитву, и когда был предложен тост за здоровье короля, тоже стал приветствовать его английским «гип-гип-гип». Более удачного замысла быть не могло; при этом звуке сердце ожиревшего короля возликовало в груди.

В общем, я никогда не знал более обаятельного человека, чем этот пастор Бутаритари: его веселость, доброта, благородные дружеские чувства щедро изливались в словах и поступках. Он любил преувеличивать, играть и переигрывать сиюминутную роль, упражнять легкие и мышцы, говоря и смеясь всем телом. По утрам он бывал веселым, как птицы и здоровые дети; смех его был заразителен. Мы были ближайшими соседями и ежедневно встречались, однако наши приветствия длились по нескольку минут — рукопожатия, похлопывания по плечу, дурачество, как у двух Мерри-Эндрю, смех, ухватясь за живот, над какой-нибудь шуткой, от которой вряд ли прыснули бы в начальной школе. Время около пяти утра, сборщики сока только что прошли, дорога пустынна, тень острова далеко простирается на лагуну, и это кипучее веселье взбадривает меня на целый день.