В изгнании

Однажды среди просителей оказался некий маленький человечек, смешная походка которого сразу привлекла мое внимание. Он был худ, тщедушен и робок, с чудными, неловкими движениями, как у марионетки. Он держал голову слегка набок и все время улыбался хитрой и немного заискивающей улыбкой. Во всем его облике было что-то комическое и в то же время жалкое, вызывающее в памяти персонажей Диккенса или Достоевского. Он опустился на колени перед графиней Карловой, чтобы поцеловать ее руку, и то же самое проделал передо мною. Присев на краешек стула, который я ему предложил, он рассказал нам свою странную и грустную историю.

Буль – так называл себя этот странный персонаж. В его жилах текла русская, датская и английская кровь. В молодости он женился на девушке, которую любил, но несчастный случай, произошедший после помолвки, сделал этот брак по любви фиктивным: «Если желаете, – скромно прибавил он, – я могу сообщить подробности». Графиня Карлова незаметно толкнула меня ногой, призывая остановить его излияния.

Но я не послушал ее: «Продолжайте, – кивнул я, – подробности меня живо интересуют». Едва наш посетитель, ободренный таким образом, приступил к подробностям, графиня Карлова встала и вышла. В конце концов, Буль поступил к нам на службу и надолго стал своим человеком, роль которого в наших делах никогда точно не определялась.

* * *

Мы часто являлись с визитом в Мальборо-хаус к вдовствующей императрице, все еще жившей у сестры, королевы Александры. Эти датские принцессы-сестры были такими разными. Каждая, казалось, носила в себе черты своей второй родины. Хотя королева была старше и уже в годах, она выглядела моложе своей сестры. Ее лицо без единой морщинки было как у тридцатилетней. Казалось, она обладала секретом красоты и именно ему была обязана своей вечной молодостью.

Рассеянность королевы была источником постоянного огорчения ее сестры, которая олицетворяла собой саму пунктуальность. Всякий раз, как они должны были выйти вместе, императрица, всегда спускавшаяся первой, ждала опаздывавшую сестру, расхаживая по коридору и нетерпеливо размахивая зонтиком. Когда королева наконец появлялась, тут же оказывалось, что она непременно что-нибудь забыла. Пускались искать забытую вещицу, что доводило раздражение императрицы до предела.

Эти мелкие шероховатости ничуть не уменьшали достоинств этих двух великих государынь. Ни в одном из царствующих домов, которые я знал лично, мне не встречалось такого величия, соединенного с милосердием и простотой.

* * *

Каждую субботу мы собирали друзей у нас в Найтсбридже. Гитары и цыганские песни напоминали нам Россию. Попугаиха Мари, жившая у нас в Лондоне, шныряла среди гостей, развлекая их своими необычными повадками. Особенно всех удивляла ее неизменная страсть к русским папиросам; она пожирала их дюжинами и бросала затем жадные взгляды на пустую коробку.

Наши друзья приводили с собой своих друзей, которых привлекала эта гостеприимная и немного богемная атмосфера. Случалось, что многие из наших гостей не были нам знакомы.

Однажды воскресным утром, на следующий день после подобной вечеринки, собираясь с Ириной в церковь, я открыл ящик стола, где хранил свое серебро, и увидел, что мешочек с бриллиантами, возвращенными нам ювелиром Шоме в Париже, исчез. Разговор со слугами ничего не дал. Я велел им поискать пропажу, пока нас не будет. Мешочек так и не нашли. Наша прислуга была вне подозрений, это заставляло признать, что вором был один из вчерашних гостей. Я отправился к начальнику Скотланд-Ярда, сэру Бэзилу Томпсону, и изложил ему дело. Он начал с того, что потребовал перечислить имена всех моих гостей. Это было для меня вдвойне невозможно: во-первых, потому что многие из них были мне неизвестны, во-вторых, потому, что эта процедура казалась мне вообще неприемлемой. Он пообещал тем не менее сделать все, чтобы найти виновного и вернуть бриллианты.

Недели шли, не принося ничего нового, и в конце концов результаты расследования ничего не дали. Что ж, я один был в ответе за это неприятное происшествие, так как по привычке и из принципа ничего не закрывал на ключ. Я действительно полагал, что это было бы несправедливо по отношению к нашим слугам.

Кража наших бриллиантов стала на некоторое время предметом пересудов, но вскоре дело было забыто, и никто больше не говорил о нем.

Глава II. 1920 год