В излучине Дона

А я считаю, что штаб должен быть под рукой. Особенно сейчас, когда мы потеряли много командиров и каждую минуту может возникнуть необходимость воспользоваться его сотрудниками для замещения освободившихся должностей. И вот по моему вызову Грудзинский выдвинулся ко мне.

Я приглашаю к своему брезенту Грудзинского и его помощника майора Львицына, подполковника Асланова. Нужно посоветоваться, кого назначить на должность командира сводного танкового батальона. Из-за больших потерь техники и недостатка комсостава пришлось танки и людей свести в один батальон.

Обсуждаем две кандидатуры: лейтенанта Егорова, временно занимавшего должность командира 1-й роты 1-го батальона, и старшего лейтенанта Яковенко.

При обсуждении мнения разошлись. Грудзинский рекомендует Егорова, Львицын поддерживает Яковенко. Мне нравится, что майор отстаивает свое мнение, даже если оно расходится с мнением непосредственного начальника. Вообще, я в людях уважаю прежде всего честность и принципиальность. Не люблю тех, кто смотрит в рот старшему.

Спор затянулся. Прерывает его незнакомый голос:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться.

Я оборачиваюсь. Сухощавая ширококостная фигура, приятное лицо с тонкими чертами и умными глазами. На петлицах свежей гимнастерки (сразу видно, из тыла) — нашивки капитана.

— Да, слушаю.

— Капитан Мельников. Прибыл в вашу бригаду для дальнейшего прохождения службы.

Мельников коротко рассказывает о себе. Зовут его Семеном Александровичем. Воевал, командовал танковым подразделением, был ранен, лечился в госпитале в Сталинграде. После выздоровления направлен к нам.

Мы набрасываемся на него с расспросами о Сталинграде. Мне этот город особенно близок, с ним связано многое в моей жизни. Начать с того, что в Сталинградской области я родился. В 1915 году в этом городе призывался в армию и оттуда же осенью уехал на фронт первой мировой войны. В 1919 году участвовал в обороне Царицына, в боях между Волгой и Доном. В тридцатые годы мне доводилось не раз приезжать в этот город. А сейчас в городе моя мать Пелагея Дмитриевна и младшая сестренка.

По словам Мельникова, в Сталинграде спокойно, только строго соблюдается светомаскировка. Трудящиеся города работают самоотверженно, готовя для фронта технику и оружие.

— Ну вот, чем не командир батальона, — кивает в сторону Мельникова Грудзинский.

Я и сам уже так подумал.

— Ну что ж, — говорю, — пусть будет так. Представляю Мельникову начштаба, его помощника и своего заместителя. Потом прошу Асланова: — Ази Ахадович, проводи капитана к батальону, объясни задачу.

Асланов с Мельниковым тут же отправляются к месту сосредоточения танков. Через час комбат возвращается, достает из сумки список комсостава и просит утвердить перемещения, которые он произвел. Потом разворачивает карту и докладывает, как решил разместить танки.

— Вот сюда, — Мельников показывает пальцем на левый фланг бригады, — хочу поставить роту, которая будет скомплектована из восстановленных машин. Пока на фланг выдвинул два танка из резерва.

— Почему именно туда?

— Во-первых, там плохо обеспеченный стык с соседом, во-вторых, танкоопасное направление, а в-третьих — позиция отличная, за гребнем скрытая.

— Хорошо, — соглашаюсь я и про себя отмечаю умение комбата говорить коротко и четко. Наш разговор прервал телефонист:

— Товарищ полковник, звонят из батальона. Говорят, их атакуют танки. Штук двадцать.

Впереди возникает яростная стрельба. Звуки выстрелов приближаются.

Львицын прыгает в окоп к телефонисту, берет трубку, расспрашивает, что случилось. Ему сообщают, что танки противника идут к нашему НП.

Грудзинский встает, зачем-то поправляет кобуру пистолета. Спрашивает у меня:

— Что будем делать?

— Прежде всего всем штабистам вооружиться противотанковыми гранатами, — приказываю ему. — Документы быстрее в бронемашину. Подготовиться к выезду во второй эшелон.

Мельников тоже смотрит на меня:

— Разрешите отбыть в подразделение.

Получив разрешение, поворачивается и бежит к батальону.

На НП у нас шесть танков: мой, комиссарский, штабной и три резервных. Это уже сила. Я подзываю Львицына:

— Товарищ майор, прикажите всем танкам выдвинуться к гребню высотки. Сами садитесь в машину комиссара и командуйте. Подпустите фашистов поближе, бейте в упор, наверняка.

Львицын бросается выполнять приказание. На ходу кричит экипажам, показывая рукой, чтобы заводили машины. Танки трогаются с места, взбираются на косогор и застывают в засаде.

Я направляюсь к своей тридцатьчетверке. Во рту знакомо пересыхает. У меня всегда так бывает в первые минуты опасности. Куда-то в глубину сознания отступают все другие заботы, волнения. Весь внутренне собираюсь и сосредоточиваюсь на одном — предстоящем нежданном бое.