В Калифорнии морозов не бывает

И ведь правда, голова у него так и не остыла до сих пор. Он не хотел, чтобы остывала. Не в пример некоторым, не будем показывать пальцем… Но при горячей голове в Максиме никогда не было следа каких-нибудь странных комплексов, неуверенности в себе или в Александре, страданий и метаний. Он был эталоном психического здоровья, если такой эталон вообще может быть. Ну, раз уж Максим был, — значит, может. С генами повезло. И с воспитанием тоже: Максима вырастила «сеструха», как называл её Максим, — сводная сестра, которая была старше брата на двадцать лет, и после того, как они остались сиротами, всю жизнь посвятила брату. Они были совсем разные, Максим и его сеструха, но одна фамильная черта была в полной мере у обоих: им обоим было необходимо заботиться о родных и любимых. И оба это делали как-то естественно, весело, размашисто, без натуги и без ожидания благодарности. Такой у них был смысл жизни.

Со смысла жизни мысли вдруг переключились на бессмысленность. Это потому, наверное, что она всё время подсознательно сравнивала Максюху и этого сумасшедшего концептуалиста. Так нельзя. И так читает с антипатией. Это непрофессионально. Всё, хватит уже откладывать на потом, надо отвлечься от своей личной неприязни и думать об общественном благе. То есть — об издательском. Тем более что она всё равно не сумеет уснуть, пока не вернётся Славка, так что хочешь, не хочешь, а дочитывать придётся…

Глава 8

В ту зиму я полетел в Москву в феврале. Я помнил, что в феврале в России не бывает тепло почти нигде. И мама по телефону сказала, что мороз до десяти градусов. Марк тоже говорил, что холодно.

Там было холодно, но это, наверное, казалось после Калифорнии. Настоящей зимы опять не было. Была серость, сырость и слякоть, которая разъезжалась под ногами. Как может быть слякоть, если минус десять? Как вообще может быть слякоть в большом городе? Такая грязь, будто перед зимой асфальт специально засыпали глиной. Если бы глина была одна, она замёрзла бы. Но я видел, как посыпали глину солью. Поэтому глина не замерзала, слякоть расползалась под ногами, летела из-под колёс проезжающих машин, я был всё время грязный. Ходить по Москве было неприятно. Зачем я ходил по улицам? Не знаю.

Наверное, потому, что мне здесь больше нечего было делать. Тогда я не помнил, что прилетел, чтобы найти жену. Я не знал, как её искать. Я даже не представлял, какая она должна быть. А прилетел, чтобы найти. Совсем с ума сошёл.

Однажды я поехал на проданную больше шести лет назад дачу. На электричке, у меня же не было здесь машины. И на прокат негде было взять. Кричали о демократии и рынке, а элементарных вещей так и не было. Азия.

В электричке было даже хуже, чем я помнил. Воняло, было грязно, окна разбитые. И какие-то ненормальные без конца ходили по вагонам, некоторые продавали всякий хлам, некоторые просто просили милостыню. Я дал какой-то женщине с ребёнком доллар. Когда выходил на нужной остановке, увидел, как эта женщина дралась с другой, у которой было двое детей. Обе женщины страшно матерились. Дети обеих женщин спокойно стояли в сторонке и наблюдали. Один мальчик курил. Ему было лет семь.

По дороге к даче я чуть не заблудился. Всё очень изменилось, было много новостроек, кирпичные дома за бетонными заборами. Моя бывшая дача тоже теперь была за бетонным забором. Я чуть не прошёл мимо, только потом сообразил, что за этим забором — моя бывшая дача. В заборе были железные ворота, возле них — электрический звонок. Я позвонил, через минуту ворота открылись, толстый парень в камуфляжной куртке спросил, что надо. Я сказал, что хотел бы посмотреть свою бывшую дачу. Он молча плюнул себе под ноги и с грохотом закрыл ворота. Пока ворота были приоткрыты, я успел заметить, что никаких яблонь по обеим сторонам мощённой камнем дорожки уже нет. Дорожки тоже нет, от ворот до дома — сплошной асфальт. И дом уже другой. Кое-что от него еще осталось, но мало. Крыльцо было переделано, входные двери — железные, окна другие, кажется, стеклопакеты. Еще была готовая пристройка сбоку и недостроенный третий этаж. Всё это производило очень неприятное впечатление. Я пожалел, что сюда приехал. Я тогда подумал: может быть, пройти по улице, посмотреть, что осталось от соседских дач? Потом решил, что незачем это делать. Может, их тоже все переделали. Бетонными заборами были огорожены почти все участки. За многими заборами виднелись высокие, иногда даже трёхэтажные, дома, окна у них были узкие, как бойницы. Будто хозяева готовились отражать атаки неприятеля. Я невольно представил за этими бойницами защитников с луками и стрелами. Нет, Россия всегда была и всегда будет Азией. Азиатчиной. Какая, к чёрту, демократия? Просто выучили новое слово, наследники Батыя.