В Камчатку

Казацкие суда вгреблись в залив, удобный для отстоя. Мелкокаменистый берег переходил в зеленую пологую сопку. А за сопкой — горы, в снегу и облаках. Парамушир мрачен. Слева стоянку прикрывает выступ скалы. «Удобно для поста», — отметил сразу же Козыревский.

Он шел по отвесному берегу: в глубь острова его не пускало зеленое болото. За болотом высились черно-синие горы, они пронзали облака. Из-за облаков выплывали тяжелые черные орлы, и казалось, что они выбрали его жертвой. И он поневоле сгибался. Орлы падали вниз, и тогда он слышал шум борьбы. Орлы тяжело поднимались с добычей в небо и исчезали в облаках. Горы представлялись ему владениями сатаны, мрачными и неприступными, и черные орлы были духом этих гор. Он дошел до речки, неширокой, но бурной, которая преграждала ему путь, и остановился в задумчивости, разглядывая прозрачную воду: надо было перебраться на другой берег, но справа — обрыв, слева — болото. Неожиданно снизу по ногам его ударила невидимая сила. Вода в речке потемнела — со дна забили струи, закручивая песок. Он замотал ошалело головой, стараясь избавиться от испуга. Дно речки стало медленно опускаться. В глазах помутилось: он увидел водоворот, будто там, в глуби, кто-то захотел пить и жадно потянул — уф! Земля под ногами качнулась. В страхе он упал на траву, она приняла его равнодушно. Он зарылся лицом в траву и почувствовал горьковато-прелый вкус земли.

Он не помнил, сколько извивалась и билась под ним земля, показалось — вечность. Но вот к нему возвратилось сознание. Он ощутил себя вновь человеком, стал на колени. Вода в речке была прозрачной, а дно почти на поверхности. Он посмотрел в сторону моря, оно отливало синью. Из облаков черными точками выделялись орлы.

Он вернулся на берег, к стану. Казаки молились перед иконой. Он стал рядом с ними. Он был бледен. Глаза его блестели.

На вечернем совете было решено двигаться на судах вдоль острова до тех пор, пока не отыщется устье реки. Оно и приведет к айнам большого острова.

Берега Парамушира обрывисты и страшны, как холодно-смертны и берега Камчатки. Когда волна начинала кидать суда, все молились богу, как бы не насадило их на острые камни. Санима бледнел: ему все служило напоминанием, как их буса во время шторма рассыпалась в щепы и он с товарищами едва спасся. Он все чаще говорил Козыревскому, что далее Матмая в северную сторону они никогда не хаживают и только злые ветры загоняют их так далеко, лишая и судов, и товаров, и животов.

И день, и два, и три ерошило казаков море, то приближая к Парамуширу, то отдаляя от него. Наконец оно улеглось, и все увидели устье реки.

Козыревский искал среди парамуширцев лазутчика. Его и след простыл.

Козыревский увидел в толпе, в которой, и любопытствуя, и стараясь остаться незамеченным, сновал айн, по виду отличный от парамуширцев: он был темнее лицом. Айн заметил, что его рассматривает Козыревский. Он потупил глаза и замер в смиренной позе. Казаки ворвались в толпу. Айн не сопротивлялся.

— Как зовут тебя? — спросил Иван Петрович.

— Шатаной.

— Из каких краев?

— Я с Итурупа. — Шатаной с гордостью вскинул голову.

Санима стоял и отдалении. Вдруг он заплакал, причитая:

— Все пропало! Я боялся… как я боялся… Все пропало!

Шатаной, услыхав, как плачет Санима, засмеялся и стал показывать на него пальцем, призывая и парамуширцев последовать за ним. Кто-то из них подхихикнул.

— Балаган затеял! Скоморошничать при есауле! Ну, Шатаной, берегись!

Айн почувствовал в голосе Козыревского угрозу. Смех смолк. Смиренность заменила его.

— Позовите Саниму. Я хочу поговорить с Шатаноем с острова Итуруп. Да велите Саниме нюни не распускать. Чай, не баба…

Санима, видя, что Козыревский защищает его, приободрился. Он, не глядя на Шатаноя, поклонился ему.

— Я в твоей власти, есаул, и я расскажу тебе все о Нифоне, — сказал он.

— А твой бог тебя не покарает?

— Ты защитил и спас раба его.

— Зело мудро судишь… Но расскажешь с глазу на глаз в юрте. Эй, — позвал он двух казаков, — в юрту никого не пущать…

И он с Шатаноем и Санимой удалился в малую юрту. У входа, опершись на ружья, стали казаки.

Солнце нежилось в голубизне неба. С моря поддувал свежий ветерок. Вверх по реке перла откладывать икру красная рыба. Горы синели в выси.

Парамуширцы знали, что Шатаной не просто айн, а гых-курил, по-айнски курил с дальних островов. А Итуруп у Матмая.

Связанный обетом и верою, Санима как мог долго крепился. Шатаной обезоружил его.

Вот скаска Санимы, которую первым из русских услышал Иван Козыревский.

Государство, в котором родился Санима, называется Эдо и находится на Нифоне-острове, а живут в нем нифонцы. Коров они не бьют и мяса их не едят. Ружья при себе держать им не велено. А в службу-де выбирают великовозрастных мужиков и обучают в особливом городе, а обучив, возвращают в государство Нифон служить. А к воинскому делу зело неискусны и боязливы. Как кровь кто увидит, на землю падает и глаза руками закрывает.