В канун Рагнаради

— Можно, — Наташа не-то вздохнула, не-то всхлипнула... — Уж чего теперь, если ты сам заметил. Вот ты мне скажи, ты очень-очень подумай и скажи: может случиться, что Толик... Ну, что он заодно с упырями этими?

Виктор даже не очень удивился — он и ожидал услышать что-нибудь в этом роде.

— Почему ты так решила?

И Наташа заговорила — торопясь, путаясь, захлебываясь словами. Прорвало наконец...

— Это я уже тут догадалась, когда вернулись. Думала, понимаешь, думала... Вот тогда, в каменном веке, были же у упырей... как это они их... дрессированные аборигены... И теперь могут быть такие. Ну просто обязательно есть: упыри же не могут тут жить, ну, у нас, на Земле. А им же надо... ну, контролировать, управлять и все такое. А Толик... Ты пойми, все это по отдельности, может, и не значит ничего, ну, может, совсем-совсем ничего не значит, а вместе если посмотреть — страшно. И вещи все-все у него дорогие, не наши, а зарплата маленькая очень, и отца у него нет, а у мамы пенсия только. И как он все время доказывал, что мы ну такие глупости городим — просто нельзя глупее. И о пещере этой со знаками он заранее знал откуда-то... Говорит: «Расписку нашел». А если неправду говорит? И кость эту жуткую он из пещеры притащил, а что за кость такая, зачем? Может ее и не Странный прятал, может ее для плохого прятали? И потом, когда уже совсем-совсем ясно стало, что правда нам с Глебом снилась — как он доказывать стал, что пусть упыри что хотят делают и мешать им нельзя, помнишь? И может быть, это он Глеба... — Наташа замотала головой, умолкла.

Виктор погладил ее по волосам, проговорил тихонько:

— Не мог он Глеба, Наташа. Он же тогда еще ничего не знал, это мы с тобой ему все рассказали.

Наташа вскинула голову, прижала к груди стиснутые кулачки:

— Да нет же! В том же и дело — нет! Они же знакомы были с Глебом, давно-давно знакомы были, Глеб домой его приводил, я сама видела, понимаешь? И знаешь, когда они в последний раз виделись, знаешь? Четырнадцатого вечером.

Толик сам к Глебу пришел, они долго-долго говорили о чем-то, больше двух часов говорили. Я на кухне возилась, а за стеной — бу-бу-бу, бу-бу-бу... И, вроде, показалось мне, что все больше Глеб говорил, а Толик перебивал, спрашивал. И, вроде, ссорились они. Понимаешь? Это четырнадцатого апреля было, понимаешь? Помнишь, Антон все спрашивал: «Как это упыри про Глеба смогли догадаться?» А вот, может, так и смогли...

Она вдруг низко-низко опустила голову, проговорила поспешно:

— Ты не смотри на меня, пожалуйста, ты вперед иди, ладно, Вить? Я догоню потом...

«Осторожно, во дворе злой каратэист». Эта надпись на калитке не оставляла ни малейших сомнений в том, что Антон живет именно здесь.

Маленький одноэтажный домик с верандой, обсаженная цветами дорожка ведет к крыльцу, и ярче махровых астр цветет на ней рыжая борода хозяина, степенно шествующего встречать гостей.

После кратких, но весьма бурных приветствий Антон загнал Наташу и Виктора в комнату, на дверях которой красовалась корявая надпись: «Без бутылки не входить», велел сесть по углам и не мешать, а сам принялся таскать на стол всякую всячину, приговаривая:

— Водка — мужикам, вино — для ба... для барышень, говорю. Родителей я в Сочи выгнал, так что дома кроме нас — только старый маразматик Терентий Нилыч, но он глуп, как пробка, глух, как пень, и вообще кот, так что мешать не будет. Кстати, если этот хмырь станет шляться под столом и играть в голодающих Поволжья — за хвост и в форточку. Он сегодня уже нажрался на всю оставшуюся жизнь. Тут под забором двое алкашей с утречка похмеляться приладились, так он у них закусь спер... А чего, археолог загулял что-ли, не придет?

— Придет, куда он денется! — Виктор поигрывал зажигалкой, искоса поглядывал на Наташу (съежилась на стуле, улыбается, но глаза нерадостные, скучные). — Торчит там на углу, ждет кого-то... Не знаешь, кого бы это?

Антон закончил возиться со снедью, привалился к стене — руки в карманы, борода торчком, рот до ушей:

— Если я хоть что-то понимаю в Толиках, то наш голубок вознамерился кольцеваться («Жениться то-есть», — перевел Виктор для Наташи). Наблюдал это я давеча особу, каковую он сейчас дожидается, и понял: будет он ей по утрам кофий в постель и тапочки к парадному подъезду подавать, вот чтоб у меня борода отсохла!

Толик заявился минут через десять, бережно ведя под руку полненькую девушку, похожую на взъерошенного галчонка. Звали девушку Галочкой — прозорливость ее родителей восхищала.

Некоторое время собравшиеся предавались легковесному трепу — так, по пустякам. Потом Антон возмутился:

— Елкин дрын, вы сюда языки чесать пришли, или делом заниматься?! А ну, марш все за стол! Тут водка прокисает, а они зубоскальствуют...