В канун Рождества

— Потому что мы тебя любим. Потому что ты нам нужна. Я не хочу с тобой расставаться. Мне хочется, чтобы в моем доме жило молодое существо. Я уже привык к твоему голосу, твоим шагам на лестнице, к тому, как ты распахиваешь дверь и влетаешь в комнату. И к твоему смеху. Мне будет очень грустно, если ты уедешь. Может, у меня даже снова начнется депрессия.

— Когда мы с Кэрри прилетели сюда, в Криган, я ужасно нервничала, потому что Кэрри рассказала мне о вашей дочери.

— Франческе.

— Она рассказала мне о Франческе, и я боялась, что расстрою вас… буду вам о ней напоминать, и вы опять станете грустить.

— Ты действительно напоминаешь мне о ней, но я от этого не расстраиваюсь.

— А какая она была?

— Похожа на тебя. Длинные светлые волосы, на носу веснушки. Брэкеты на зубах. Она была на два года младше тебя. И всегда была в движении, минутку не постоит спокойно. Успокаивалась только, когда мы усаживались с книжкой в мое большое кресло и читали друг другу вслух по очереди.

— И мы с папой так же читали. Когда я была маленькая и мы еще все жили вместе. И еще он в ванну всегда наливал «Бадидас» и во всем доме пахло сосной. А что Франческа еще любила делать?

— Да все. У нее был маленький пони, и старый велосипед, и морская свинка, а в комнате — полно книжек. В дождливые дни она обычно отправлялась на кухню печь печенье, и оно всегда или пригорало, или оставалось недопеченным, но мне приходилось есть его и божиться, что оно просто замечательно вкусное. Мы вместе слушали музыку и иногда играли в четыре руки на рояле.

— Она хорошо играла?

— Не очень.

— А что она умела делать лучше всего?

— Жить.

Их взгляды встретились, и они долго молча смотрели друг на друга. Франческа умела жить, но умерла! Ее юная жизнь оборвалась из-за автомобильной аварии, в роковой, беспощадной катастрофе.

Люси не знала, что сказать. Она с ужасом увидела, как глаза Оскара заволокло слезами, а губы дрогнули. Порывистым движением он закрыл глаза ладонью. Он хотел что-то сказать, но не смог, из груди его вырвалось рыдание.

Люси еще никогда не видела, как взрослые плачут от невыносимого горя. Она смотрела на Оскара, не зная, как его утешить. Он покачал головой, словно сожалея о своей слабости, пытаясь, несмотря на всю боль, взять себя в руки. Через минуту, к ее огромному облегчению, он вынул из кармана еще один платок, высморкался и даже улыбнулся:

— Извини.

— О, это ничего, Оскар. Все в порядке. Я понимаю.

— Да, думаю, что ты понимаешь. Смерть и жизнь неразрывны. Я должен всегда помнить об этом, но иногда эта истина от меня ускользает.

— Но ведь жить необходимо? И помнить тоже?

— Это важнее всего на свете.

Он снова спрятал платок.

— Знаешь, в день твоего приезда, когда мы с тобой сидели в церкви и говорили о Рождестве и о зимнем солнцестоянии, то есть о самом коротком дне в году, я впервые подумал о Франческе без отчаяния. Я вспомнил, как год или около того назад у нас с ней был такой же разговор. Я пытался объяснить ей смысл появления рождественской звезды с научной точки зрения. Она слушала внимательно, однако я ее не убедил. Она не желала, чтобы ее убедили. Ей нравилась легенда.

Мрачной зимою
ветер выл.
Землю сковало.
Вода стала льдом…

Франческа хотела, чтобы Рождество было таким, как в легенде, иначе оно теряло для нее свою волшебную притягательность. Потому что рождественские гимны, ночная темнота и подарки были неразрывно связаны с тем временем года, когда жизнь обретает крылья и весь мир воспаряет вверх, к звездам.

— Правильно, таким и должно быть Рождество.

— Оставайся с нами, Люси.

— Оскар, я вас люблю.

— В мире, вокруг нас, много любви. Никогда об этом не забывай.

— Не забуду.

— Ты не хочешь спуститься в кухню и поужинать вместе со всеми? Если они, конечно, что-нибудь для нас оставили.

— Мне надо причесаться и умыться.

— Ну, так давай. — Оскар отпустил ее руку, слегка похлопав по ней, встал и пошел к двери. А она смотрела, как он уходит. Открыв дверь, он обернулся и с ободряющей улыбкой сказал: — Мы тебя ждем, утеночек.

32 ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

В изменчивом северном климате, проснувшись поутру, часто не ведаешь, как распорядятся погодой первозданные стихии, но в этот день рассвет был удивительно чист и тих, словно его украли у весны. На улицах и в полях снег стаял, и только горы по-прежнему красовались в своих белоснежных мантиях и их вершины сверкали в лучах низко стоящего солнца. Небо было безоблачным, ни ветерка, и уже чувствовалось тепло солнечных лучей. На голых деревьях щебетали птицы, а под сиреневым кустом среди бурой прошлогодней некошеной травы показались головки ранних подснежников. В саду Розы Миллер стояла кормушка для птиц, усыпанная крошками. Голуби и скворцы клевали корм со свойственной им жадностью, синицы и воробьи поклевывали орешки и кусочки сала, которые Роза подвесила на нитках. Они порхали стайкой и, клюя, застывали на миг в воздухе, а потом стремглав летели в свое убежище на боярышнике, ветки которого дрожали и качались от суетливой активности пернатых.