В канун Рождества

— Наверное, он спит нагишом.

— Откуда ты знаешь?

— Инстинкт, Элфрида. Женский инстинкт.

И вдруг они обе рассмеялись. Кэрри сказала:

— Ты святая, Элфрида. Я не могла не предложить ему остаться, и заранее знала, что ты не будешь против, и это самое замечательное.

— Я всегда любила, чтобы дом был полон людей, а этот просто создан для гостей и застолий. Мы с Оскаром слишком долго слонялись тут одни. Теперь это настоящий семейный дом. — Она произнесла это с явным удовлетворением.

Семейный дом. Элфрида лежала в постели и ощущала дом как щит, как панцирь черепахи, как убежище. Он понравился ей с самого начала, она полюбила его. А теперь он полон друзей, теперь он стал настоящим домом. Домом Оскара. Но Хьюи хочет продать его. Мысль о том, что Оскар согласится с планами Хьюи и вынужден будет оставить единственное место, которое ему когда-либо принадлежало, была невыносима.

Оскар дочитал главу, вложил закладку, закрыл книгу и положил на столик.

— Ты все еще не спишь? — спросил он.

— Нет.

— Извини.

— Да просто не спится.

Он щелкнул выключателем, но свет проникал в комнату через оставленную щель между занавесками.

Элфрида сказала:

— Оскар!

— Что такое?

— Если Хьюи хочет продать свою половину, ты мог бы выкупить ее у него, и тогда весь дом стал бы твоим. Навсегда.

— Семьдесят пять тысяч.

— У тебя… у тебя нет семидесяти пяти тысяч?

— Если я продам все, что у меня есть, может, наскребу двадцать.

— Но ты можешь взять ссуду.

— Такую ссуду мне уже не дадут. В моем-то возрасте. К тому же, я всегда испытывал ужас перед ссудами. Люди говорят: «возьми ссуду», но на самом деле это значит «возьми в долг». Меня это пугает. Много денег у меня никогда не было, но я никогда никому не был должен. И становиться должником сейчас я не могу.

— А если у меня появятся семьдесят пять тысяч, это поможет?

— Если у тебя появятся семьдесят пять тысяч, они будут принадлежать тебе.

— Я так полюбила этот дом!

— Правда?

— Он такой прочный, такой простой, он словно сам приспосабливается к нам, разве ты не чувствуешь, что он — как биение сердца? И как он следит, чтобы все было в порядке, и укрывает нас, и обо всех нас заботится.

— У меня не такая буйная фантазия, как у тебя.

— Оскар, ты не можешь его потерять!

— Хьюи не может продать его без моего согласия.

— Но ему нужны деньги. — Элфрида замолчала, мысленно подбирая слова. — Выслушай меня, Оскар. Если я продам мою маленькую картину, моего Дэвида Уилки, сколько за него можно получить?

— Это твое сокровище.

— Нет, это моя страховка. И, быть может, как раз сейчас пришло время реализовать ее.

— Но она твоя, а не моя.

— Мы вместе, Оскар. И оба слишком стары, чтобы вести дискуссию о таких мелочах.

— Семьдесят пять тысяч — не мелочь. Это очень много денег.

— Если картина стоит столько, значит, мы должны ее продать. А если мы не получим за нее семидесяти пяти тысяч, то возьмем ссуду. В этом есть смысл. Ради чего хранить какую-то маленькую картинку, если можно купить себе спокойную жизнь? У тебя будет этот дом. Ты будешь жить в нем до конца твоих дней. Тебе ведь этого хочется, разве нет? Тебе хочется остаться тут навсегда? Я даже подумать не могу, что этот дивный дом перейдет другим людям. Я хочу, чтобы он был твоим. Я хочу, чтобы ты был здесь.

Молчание длилось долго, Оскар не произнес ни слова. Потом он потянулся к ней и взял ее за руку. Пальцы у него были теплые, и Элфрида придвинулась к нему поближе.

— Ты чудеснейший человек, — сказал он.

— Спи.

— Ты самый добрый человек на свете.

— Мы поговорим об этом утром, — сказала она ему.

19 ЛЮСИ