В Каракасе наступит ночь

Речь шла о крошечном прудике с зеленоватой зацветшей водой и бетонными берегами, который находился на площадке для прогулок в моем детском саду в Каракасе. Но тогда для меня это была ста́ва – вещь настолько удивительная и прекрасная, что само слово казалось мне выдуманным специально для обозначения именно этого прудка́. Я даже иногда думала, что это единственная ста́ва в мире. Иногда вода в нем заполнялась личинками – верткими, подвижными, чуть светящимися. Бывало, весь получасовой перерыв в занятиях (в садике нас готовили к школе) я просиживала на нагретом солнцем бетоне, глядя, как они мельтешат в неподвижной воде.

– Аделаида, иди сюда! Ста́ва никуда от тебя не убежит!

Моя учительница Веро́ника была чилийкой. Она приехала в Каракас с мужем и двумя детьми. Однажды, добиваясь, чтобы мы доели наши завтраки и выпили утренний сок, Веро́ника сказала, что они всей семьей бежали от диктатуры Пиночета.

– А кто это – Пиночет? – спросила я, размахивая бутербродом с майонезом.

– Президент.

Это объяснение показалось мне непонятным. Какое отношение президент может иметь к тому, что кто-то вдруг, ни с того ни с сего, собирает вещи, чтобы навсегда уехать в другую страну?

На вид Веро́ника была ровесницей моей матери. У нее была светлая, чувствительная кожа, похожая на тонкую бумагу, а волосы, напротив, очень темные, и она стригла их совсем коротко. В ее сердце жила неизбывная печаль, которая прорывалась на поверхность лишь в особых случаях – например, когда мы раскладывали по порядку зубные щетки для детей, которые приходили в садик только после обеда, Веро́ника вдруг начинала негромко петь старинные песни о женщинах, которые тонут в океане. Но почти всегда это случалось, когда кто-нибудь из родителей спрашивал, как «дела» в Чили.

– Вы сами знаете, – отвечала Веро́ника. – Было плохо, а будет еще хуже.

Чаще всего с ней заговаривала мама Алисии – девочки, которая как две капли воды похожа на Хейди из мультфильма. Алисия была очень молчалива, потому что остальные дети смеялись над ее выговором, который представлял собой нечто среднее между аргентинским и венесуэльским. Каждый раз, когда кто-то пытался дразнить Алисию, она просто хватала обидчика за руку и впивалась в нее зубами. После каждого такого случая Веро́ника вызывала в сад мать Алисии, чтобы поговорить с ней о поведении дочери.

Обычно они беседовали минут двадцать-тридцать, а потом выходили во двор для прогулок. Мама Алисии двигалась изящной походкой профессиональной танцовщицы, которую только подчеркивала ее удивительная, яркая, невиданная мною раньше одежда. Чаще всего на ней было черное трико и пышная тонкая юбка, которую она слегка приподнимала, демонстрируя сверкающие туфли. Ее черные волосы, собранные в тугой пучок, блестели на солнце, точно смазанные маслом.

Мать Алисии действительно была профессиональной балериной классического стиля, однако, как я узнала впоследствии, на жизнь она зарабатывала, танцуя в Балетной труппе Марджори Флорес, фольклорном ансамбле, исполнявшем номера из репертуара популярного в свое время «Сабадо Сенсасьональ» – эстрадного шоу, которое каждый воскресный вечер показывали по телевизору. Развлекательная программа включала всё: и талантливых детей, исполнявших песни и музыку, и эстрадных знаменитостей, которые гастролировали по всему миру. Заканчивалась программа в восемь, прямо перед ужином. И почти каждый раз мать Алисии появлялась в ней в танцевальных номерах. Она исполняла зажигательные соло, отбивала чечетку или танцевала хоропо[18], во время которого ее легкие цветастые юбки так и развевались, а то – демонстрировала зрителям классическое танго, которому научилась в Аргентине. Так, во всяком случае, говорила нам Алисия. Ее отец, аргентинский журналист и редактор, познакомился с ее матерью во время гастрольной поездки Балетной труппы Марджори Флорес по Южному конусу[19]. Вскоре они поженились и поселились в Буэнос-Айресе, сказала Алисия, но мне это было неинтересно. Я хотела говорить только о потрясающих юбках ее матери.

– Смотри, мама, смотри!.. Это она!

– Кто, Аделаида?

– Мама Алисии. Та самая, о которой я тебе рассказывала. Она танцует в «Балете Марджори Флорес»!

– Странное название для танцевального коллектива.

– Смотри, смотри скорее!..

– Подожди. Дай я надену очки…

Мы с мамой уселись перед телевизором и сидели как прикованные, пока она не появилась на экране – смуглая, с ослепительной белозубой улыбкой, очень похожая на настоящую венесуэлку и одетая в юбки, которые носят жительницы долины реки Арауки.

– Да, она очень красива, – подтвердила наконец мама. А потом в один прекрасный день купила билеты в городской театр, где должна была танцевать мама Алисии.

Спектакль мне очень понравился. К сожалению, моя мама так и не сумела разглядеть маму Алисии среди кордебалета белых лебедей, плавно скользивших в искусственном тумане, которым затянуло всю сцену. Она даже утверждала, что сегодня ее там не было. Мне же казалось, что я узнала маму Алисии – она была одной из четырех балерин, которые под звуки гобоя исполняли па-де-катр[20].