В Каракасе наступит ночь

Схватив поданный стюардессой стакан, я с жадностью глотнула разведенного концентрата. Едкий химический напиток, от которого едва уловимо пахло апельсинами, оросил иссохшую равнину моего разума, вернул меня к жизни и помог собраться с мыслями. Я огляделась. Место рядом со мной было свободно, и я принялась катать на подносе хлебные катышки. Глядя на тонкие сероватые трубочки, выходившие из-под моих пальцев, я думала о том, что заканчивается все точно так же, как и начиналось, – стопкой грязных тарелок. Темное небо за иллюминатором источало неясную угрозу, и казалось, будто неспешный восход солнца способен задержать день, подходивший к концу на другой стороне океана. Оставить все позади и начать с чистого листа – вот чудо, которое Атлантика совершает с теми, кто дерзнет ее пересечь.

К завтраку я почти не притронулась. Стюардесса забрала поднос и двинулась дальше по проходу, торопливо собирая пустые чашки и использованные салфетки. Командир лайнера объявил по громкой связи, что через двадцать минут мы приземлимся в мадридском аэропорту Барахас. Температура на земле, добавил он, составляет двадцать один градус по шкале Цельсия, и я снова повернулась к заиндевевшему иллюминатору.

Когда смотришь на большие города с высоты, они кажутся ненастоящими, похожими на тщательно выписанные миниатюры или коллекционные модели. Маленькие дома, перепутанные нитки шоссейных дорог, зеленеющие лужайки, сверкающие пруды, крошечные автомобили, ползущие неизвестно куда… Далекая, чужая жизнь, которая не имеет к тебе никакого отношения.

Приземление произошло неожиданно. Я почувствовала удар, и вот самолет уже несется по полосе. Запах остывшего хлеба преследовал меня все то время, пока я двигалась по проходу к единственной двери, которая по одному, словно во время родов, выталкивала пассажиров наружу. Опустевший салон напоминал поле битвы: растрепанные газеты, брошенные подушки и пледы, смятые стаканчики с остатками сока и газировки, последние вздохи и зевки, туманом осевшие на иллюминаторах…

Я шла по посадочному «рукаву», держа паспорт перед собой, точно компас. Зал прилета выглядел современным и новым, как, собственно, и должно быть в мирной, богатой стране. Возле поста иммиграционного контроля я обнаружила две очереди: одну для иностранцев, другую – для граждан Евросоюза. Чувствуя себя обманщицей, я встала в очередь для европейцев и стала ждать. Наконец подошла моя очередь, и офицер национальной полиции – чисто выбритый, с открытым привлекательным лицом, взял в руки мой паспорт. Глядя на него, я подумала, что он никогда не сможет стать таким же непредсказуемым и опасным, как одетый в полевую форму с россыпью медалей на груди капрал Гутьерес.

Процесс превращения в другого человека всегда замедляется и идет с трудом, как только на твоем пути возникает государственный служащий или чиновник. Это все равно что продавать собственные страдания и боль на развес. В моем испанском паспорте не было ни одной отметки. Его страницы – в отличие от моей совести – были девственно-чисты. Должно быть, именно это привлекло внимание полицейского, который внимательно разглядывал каждую. Он взглянул на дату выдачи паспорта, на фотографию «Авроры Перальты», на меня, потом закрыл паспорт и протянул мне. «До свидания, сеньора» – вот и все, что он мне сказал. Ничего больше. Так, в маленькой комнатке поста иммиграционного контроля я превратилась в гражданку Испании – и всё благодаря магии проштампованной нужными печатями бумажки. Пожалуй, в первый и единственный раз я действительно ощутила себя человеком, которого собиралась заменить собой.

На подгибающихся ногах я направилась в главный вестибюль вокзала, неся свое имя, словно прожектор, который должен был освещать мне путь. «Карусель» в зале выдачи багажа выплевывала чемодан за чемоданом. Флуоресцентные лампы на потолке делали зал похожим на инкубатор, в котором спрятанная внутри меня женщина могла бы расти и развиваться. Сейчас я была своей собственной матерью и своим собственным ребенком – так подействовало на меня волшебство моего отчаянного поступка. В этот день я родила сама себя. Сжав зубы, я вынесла родовые схватки, ни разу не обернувшись назад. Теперь мне оставался только чемодан. Я схватила его за ручку и быстро пошла к выходу.

– Проклятая страна, больше ты меня не увидишь! – выругалась я вполголоса.

Этим утром, впервые в жизни, я одержала победу. Острый гарпун вошел мне в бок, но я все-таки победила.

Каждый океан – хирург, и его острый скальпель вонзается в сердце каждого, кто осмеливается его пересечь.

* * *