В катакомбах Одессы

Через минуту Горбатов вернулся в сопровождении незнакомого человека в ватнике, в солдатском треухе и в стоптанных кирзовых сапогах. Был он выше среднего роста, с коротко подстриженными усами, они щеточкой прикрывали только середину верхней губы. По виду ему можно было дать лет тридцать пять, не больше. Он снял кожаную перчатку и поздоровался.

— Олег, — назвал он себя. — Здравствуйте, товарищи!

— Олег Николаевич? — удивленно спросил Белозоров.

— Он самый…

— А я вас так и не мог найти в городе.

— Не удивительно… Теперь я банковский служащий, а был коммерсантом. Так вошел в роль, что даже в катакомбах хожу в перчатках… Чтобы не огрубели руки. — Олег Николаевич засмеялся, но тут же перешел на серьезный тон.

Он сказал, что после ареста Бадаева возникла опасность, как бы гестапо и сигуранца не раскрыли другие звенья одесского подполья. Поэтому нужно сменить дислокацию, спутать карты противнику, изменить метод работы. Бадаевской группе надо сегодня же покинуть базу и объединиться с подпольщиками Пригородного райкома партии.

— Как вы ни устали, товарищи, — закончил Олег Николаевич, — но возвращаться надо, поднимайте людей и переходите на новое место.

Олег Николаевич объяснил, где должны встретиться обе группы, и попросил поторопиться. Говорил он четким, штабным языком, и Анатолий Белозеров определил: Олег Николаевич — человек военный….

Через несколько часов парторг и Белозеров возвратились на базу. По боевой тревоге отряд поднялся и ушел в неизвестном направлении.

А Яков Васин со своими спутниками две недели пробирались к Савранским лесам.

Маршрут наметили твердый — идти на Гнилково, на Карпово, Любашовку, Бандурово… За Гнилковом решили разойтись по одному, идти всей группой было рискованно. Условились встретиться в Бандурове.

Перед Маяками Васин свернул на проселок, двое продолжали идти вместе, и тут их настигла беда — перед селом наткнулись на засаду жандармов.

Даже и сами не поняли, как это получилось: прямо на дороге, вышли из кустов — и жандармы арестовали их.

— Ну, кум, попали мы с тобой, как куренки, даром что старые. — Гаркуша успел это шепнуть своему спутнику, когда их вели в Маяки. — Теперь мне поддакивай, прикинемся дурнями, может, вылезем…

В жандармском отделении арестованных допрашивал начальник поста плутонер Орхей, толстый, неповоротливый, усатый жандарм, удивительно напоминавший Гаркуше полицейского урядника, что служил у них до революции. Такие же глаза навыкате, седые волосы бобриком. Тот, конечно, теперь постарше был бы, и фамилия другая.

Начальник жандармского поста сам себя назвал:

— Я плутонер Орхей, начальник поста. Что вы на дороге, собаки, делали?.. Ну? — Румынский начальник говорил без переводчика, в Бессарабии многие говорили по-русски, а плутонер Орхей, судя по выговору, был из тех мест.

— Мы, ваше благородие, в село шли, покушать хотели, — Гаркуша старался говорить как можно деликатней, подбирая слова, приходившие ему на память из обихода далекого прошлого. — А господа полицейские арестовали нас.

Орхей сидел за столом в просторной хате и подозрительно разглядывал доставленных к нему арестованных. Не могло быть сомнения, что они вышли из катакомб, — оборванные, худые, заросшие бородами. Из Овидиополя не раз предупреждали — внимательно выслеживать катакомбистов.

— Катакомбисты? — спросил Орхей.

— Не понимаю, ваше благородие… Неграмотные…

— Вы из катакомб пришли?

— Так, так, — закивал головой Иван Гаврилович. Медерер тоже поддакнул. — Из катакомбы. Жили мы там, ваше благородие, теперь сбежали. — Гаркуша прикинул — запираться не стоит. Откуда еще они могли прийти в таком виде.

— Почему так? Не понравилось под землей? — Орхей усмехнулся.

— Точно вы сказали, ваше благородие, — оживился Гаркуша, — не нравится нам. Народу много, а кушать нашему брату — во! — Иван Гаврилович сложил фигу. — Извините, конечно, за выражение…

— Говоришь, людей много? — заинтересовался Орхей. — Сколько же?

— У-у… — старик закатил глаза. — Тыщи, многие тыщи, ваше благородие… Солдаты, конечно. Ну и офицеры… Один генерал даже есть… Да! Сам не видал, врать не буду, но есть — большой генерал… Разрешите закурить, ваше благородие?

Начальник жандармского поста подвинул сигареты на край стола, бросил небрежно спички.

— Там, ваше благородие, все есть, — вдохновенно продолжал врать Иван Гаврилович. — Чего только душе угодно, но не всем. Пшеницы — склады, мельница своя, пекарня, картошки вдоволь, мясо, правда, не свежее, из холодильника, ну, там вино, спирт… Нам это, конечно, не давали, а сами они ели что получше. А нам, мобилизованным, латуру одну — мука на воде, и все.

— Кто же это — они?