В каждом доме война

– Ну и что, если медсестрой в госпитале, я могу, – робко ответила Зина, не вынося сверлящего взора Рубашкина, к тому же её поразило, что председатель знает, чья она невестка. Хотя была наслышана о нём, как о всезнающем про всех и вся. – Я везде могу. Только дайте разрешение выйти из колхоза.

– Зачем тебе выходить? Нет, так не годится, люди в колхозе нужней. Но в виде исключения – медсестрой – пожалуйста. Ступай в райком комсомола. А я справку дам, что можно… Да, а на кого ребёнка оставишь? На мать? Так и знал…

И Зина добилась направления на медицинские курсы. Хотя она очень боялась, что её могут отправить на фронт. Она втайне думала о разводе с мужем, к чему не знала как подступиться, ведь чего доброго её упрекнут: муж воюет, а она разводится. Сына Колюшу, который уже бегал, взяла мать, Ульяна Степановна, она с горечью в душе отпустила старшую дочь, что поделаешь, раз заблажила городской жизнью. Своим бабам Ульяна объяснила поступок дочери просто: дескать, после обучения на курсах Зина станет работать в госпитале медсестрой, что вполне приравнивалось к фронту. На её полноватом лице светилась гордость, дескать, Зина поступила умно, чтобы быть там, где сейчас нужней всего…

Курсы медсестёр проходили в старом здании медицинского училища, которое стояло за соборной площадью по Крещенскому спуску, ведшему к железнодорожному вокзалу. В высокое полуовальное окно хорошо был виден громадный Вознесенский собор, который просматривался самым большим центральным куполом, как помнила Зина, с их колхозного тока. Он впечатлял и на большом расстоянии сверкавшим в ясный солнечный день своим позолоченным крестом. Вблизи же впечатление от собора было непередаваемое, словно высечен из гигантской скалы шедевр архитектуры. Он работал и в будни, и по воскресеньям, когда наплыв прихожан был больше всего. Зина, как комсомолка, боялась входить в собор, чтобы не навлечь на себя гнев начальства. В городе она жила в общежитии. В группе курсисток в основном были только городские девушки. И лишь несколько – из пригородов и соседних хуторов и станиц. По улицам, где дороги были вымощены булыжником, ездили автобусы, легковые автомобили и грузовики. Как никогда по улицам ходило много военных. На ипподроме иногда проводили тренировочные занятия будущих медсестёр. Здесь же обучали молодых солдат, которые заводили с девушками знакомства и назначали им свидания. Но Зина не особенно жаловала своим расположением и парней, и молодых мужчин. Хотя некоторые ей очень нравились, но она была замужем, чем, собственно, иногда тяготилась. К тому же её не устраивала, с кем бы то ни было, временнная связь, так как всем им скоро предстояло отправляться на фронт. В группе замужних не было и поэтому Зина считала себя самой опытной в женских делах, чем, однако, ни перед кем не кичилась.

Несколько раз с девушками она ходила в кино, которое видела в своей жизни немного, к ним в посёлок кино привозили из города нечасто – в месяц раз или два, а то и ни разу. Но самым волнующим моментом было посещение танцев в парке, который в старое время, говорили, назывался Александровским садом, где танцевала со своей девушкой по комнате, приехавшей на курсы из хутора Большой Мишкин. Ада была девушка весьма рослая, стройная и степенная в движениях, с уверенным взглядом. Одевалась по-городскому, читала книги, беря их в библиотеке. Зина же, к своему стыду, читала очень давно, даже не держала в руках газет. Больше всего её привлекали магазины и кино. Жизнь в городе, несмотря на войну, шла в своём привычном заданном ритме. Познакомившись непосредственно с её укладом, Зина стала понимать, что жить в городе непросто, каждый день приходилось питаться в столовой, на что нужны немалые деньги. Из дому продуктов не навозишься, да и хранить в общежитии их негде. А когда Зина узнала, какие на продукты кусачие цены на рынке, где картошка стоила очень дорого, а чтобы купить килограмм сливочного масла нужно уплатить трёхмесячную зарплату рабочего, то есть до 800 рублей. Хлеб выдавали по карточкам по 600 грамм на день.