В каждом доме война

Из девушек больше всех переживала Ксения, разлученная с Гордеем, увезённым с другими парнями в прифронтовую зону. Накануне вечером они проводили время в скирде, несмотря на собачий холод. Но вместе им было почти тепло. Гордей выражал надежду, что им недолго быть в разлуке, всё равно наша армия вот-вот разобьёт немцев. Гордей просил Ксению не оставаться одной на виду у солдатни. У него стояли в глазах слёзы, она как могла, успокаивала его, что немцы не посмеют насильничать, теперь есть староста, объяснивший, что солдатам строго-настрого запрещено обижать население.

Ночью Ксения увидела во сне, как Гордей бил палкой по лицу немца, а он стрелял в него из автомата, но Гордей остался жив. Теперь она опасалась, что наяву это тоже может произвести, так как Гордей, в случае чего, собирался убежать из фашистского рабства.

Вечером, с тетрадью в кармане пальто, Осташкин ходил опять по хатам, куда записывал поголовье скота, птицы. Начальство будет сурово наказывать тех, кто самовольно порешит что-либо из живности. Никита Андреевич прямо говорил, если кто-либо самовольно посмеет заколоть кабана, то без его разрешения этого делать никак нельзя, но если и немцы самовольно сделают то же самое, то его, как старосту, о факте мародёрства хозяева должны поставить в известность.

– Для чего это им надо вводить такой строгий порядок? – спросил Роман Захарович у старосты.

– Дак, я так полагаю: интендантская рота заготовляет продовольствие для своей армии, да и раненых надо чем-то кормить, – пояснил Никита Андреевич. – Я всем так объясняю, ежели заколите кабана, тогда нам всем не сдобровать, а вот петушка или курицу, если порешите – я оставляю за вами – не впишу в тетрадку, но чтобы я точно знал, когда в свой котел их оприходуете.

– Ну и ну, нашёл себе службу! – слегка досадуя, ответил Роман Захарович.

– Дак, ежли бы ты согласился – делал бы то же, что они велят. Не от себя же я?

– Нет, сам бы я не пошёл, – раздумчиво сказал Климов. – А на свой риск они бы со мной не стали связываться. Я не их поля ягода. Насильно мил не будешь, так-то.

– А ежели они пришли насовсем? – в оторопи процедил Осташкин. – Я, конечно, понимаю, мы всегда врагов осиливали, но эти же на броне и самолётах?

– Как ты далеко глядишь! У нас тоже своя броня и авиация, что ж мы, только на лошадях шашкой махали? – Роман Захарович махнул рукой. Из дальней горницы выглянула Устинья и решительно покрутила у своего виска, мол, дед совсем спятил, с кем вздумал спорить, завтра же выдаст тебя им.

– Не думайте, что я какой-то враг, своих всегда уберегу, – сказал Осташкин, увидев жест старухи. – Ну, ладно, потопаю, а то немчи скоро, – он нахлобучил шапку, неловко потоптался на месте.

Роман Захарович в валенках проводил старосту до калитки. Уже который вечер дома не было внука. Постояльцы приглашали хозяина к столу пропустить чарку-другую водки. Солдаты искали глазами его невестку, которой свёкор велел не показываться им на глаза. Доила корову до их прихода Устинья. Роман Захарович сам ходил к коменданту и объяснил тому щекотливую ситуацию, что, дескать, вольничать в отношении их баб солдатам позорно. Майор Дитринц от всей души засмеялся, откинув голову назад, глядя снисходительно на деда.

– Немецкий зольдат твоя жена трогаль? – потом спросил комендант. – Старый баба им не нужна, а-а, невестка-а, о-о, гуд! Я сказаль зольдат, ти не бойся – волос с невестка не упадёт без моей приказ. А короша твоя невестка! – он опять засмеялся.

– Господин майор, вам почему-то весело, а нешто наши бабы любят грубые руки? Как бы ваша жена заговорила, если бы её чужой солдат начал лапать? Паскудство – последнее дело для военного, это разлагает вашу армию.

– О, ти философ, ваш зольдат никогда к нам не пойдёт, ви узе скоро капут. Сталин ваш с нашим фюрер братовались. Молотовь и Робинтроп – их послы мира, ти это не зналь?

– Наши люди стали забывать, что все мы ходим под Богом, – начал Климов. – А ведь в писании сказано: кто пришёл с мечом…

– Тоть и от мечья умрёт! – воскликнул майор Дитринц. – Карошо сказаль, я-я. Наш фюрер зналь сказание вашего министра Бисмарк: на Русь нельзя идти война – падёте! Ми верим Бисмарк, нашему соотечественнику. Но наша армия не победима, фюрер достиг главной цели и высокий идей освобожденья мира от коммунизма. И ми узе у порог Московии.

– Я про Бисмарка не слыхал, у меня три класса церковно-приходской школы. А зачем вам освобождать нас от коммунизма, которого ещё нет в помине? Вы, как татары, хотите отхватить весь мир. Вот это мне давно ясно. Мы не просили нас освобождать, а ежли надо – сами, как царя…

– Ваша Русь нищая, босая, а коммунизм – утопия. Ви сказать хотите, сто я фасист? О, найн, я по призванию простой инженер, война мне неприятна, но у нас мобилизация – закон. Я людей не убивай, моё дело исполнять приказ…

– Вот прикажут, и застрелите любого, ведь так? Ежли вы не фашист, то и не антифашист, ежли выполняете их приказ! – сказал Климов.

– Найн, моя рота – не каратель, мне приказывают не убивать. А всего лишь обслуга фронта…