В каждую субботу, вечером

— Да, — сказала Туся. — Всех судили, и папу тоже…

— С поражением в правах?

— Не знаю.

— Ничего-то ты не знаешь. И конфискация была?

— Не помню…

Ярослав отодвинул стул, встал из-за стола.

— Ты чай не допил, — сказала Туся. — Остыл, наверно, — налить свежий?

— Нет, не надо.

Туся сказала, машинально помешивая ложечкой в чашке:

— Может быть, мне надо было тебе сразу рассказать обо всем?

— Какая разница, — ответил Ярослав, — раньше или позже? Что это меняет?

— Но ты расстроен, мне кажется.

Ярослав улыбнулся. Тусе подумалось, что улыбаются только его губы, а глаза — неподвижны.

— Что ты, — сказал он. — Чем это я расстроен? — Сосредоточенно побарабанил пальцами по столу. — Мне пора.

— Еще рано, — заметила Туся.

— У меня же нет ночного пропуска, Туся.

Обычно он звал ее «Рыжик», очень редко по имени. И ее имя «Туся» прозвучало необычно и странно, словно он забыл и теперь с трудом припомнил.

Она взглянула на него, но он смотрел в сторону. И потом, вспоминая об этой, последней их встрече, Туся не могла простить себе свой взгляд, молящий и, как ей казалось, униженный.

— Надо идти, — сказал Ярослав. — А то опять, как вчера, будет воздушная тревога…

Каждый раз, когда они расставались, Туся говорила:

— Значит, до…

И Ярослав продолжал:

— Завтра…

И теперь она тоже сказала:

— Значит, до…

— Ну конечно, — торопливо сказал Ярослав, быстро глотая слова, словно боялся, что она перебьет его. — Завтра, как мы и договорились. Ты будешь готова, конечно?

Туся кивнула.

— Вот и хорошо, просто чудесно, — он говорил все так же быстро. — Я зайду за тобой, и все будет отлично. Понимаешь? А пока дыши носом и ложись спать…

— Слушаюсь, — ответила Туся.

Он посмотрел на нее. Может быть, хотел еще что-то сказать, но не сказал ничего. Повернулся, закрыл дверь.

В конце коридора затихли его шаги.

6

Они сидели в кафе за нарядным, голубого цвета, столиком. В высоких стеклянных вазочках таяли шарики пломбира, в бокалах искрилась малиновая газировка, лопались пузырьки.

Было жарко. Шумел под потолком разъяренный вентилятор. В зеркале у входа отражалось распаренное, скучающее лицо швейцара.

— Как живешь? Рассказывай, — сказал Ярослав.

— Долго рассказывать. Основное тебе известно. Работаю в газете.

— Стало быть, пошла по литературной части.

— Газета — это еще не литература.

Ярослав улыбнулся.

— Говорят, многие признанные писатели начинали свой путь с газеты.

— Может, и так, — согласилась Туся.

— Часто приходится дежурить в приемной?

— Раз в две недели.

— Надо же было нам встретиться именно в твое дежурство!

В его голосе звучало не то удивление, не то скрытое недовольство.

— Кстати, — сказала Туся. — Расскажи, почему ты пришел к нам?

— А стоит ли? — Ярослав лениво махнул рукой. — Дело-то в общем нестоящее…

— Все-таки?

— Понимаешь, возле нашего дома, как раз напротив, Моссовет собирается строить дом, и получается, что окна нашего дома будут затемнены этим новым строительством. Тогда мы, жильцы, собрались и решили просить помощи вашей уважаемой газеты…

Он говорил с улыбкой, как бы слегка посмеиваясь над жильцами, пославшими его, над самой сущностью этой просьбы.

— Так, значит, — серьезно сказала Туся, — вы хотите, чтобы на этом месте дом не строили?

— Разумеется. Разве мало в Москве места?

— Хорошо, — сказала Туся. — Напиши мне, а я передам твое заявление в отдел строительства, они этим делом займутся.

— Уже написано.

Ярослав положил на столик перед Тусей лист бумаги. Разгладил его ладонями.

— Тут все изложено, и подписи моих соседей. Я живу в хорошем доме, и жильцы там все, как говорится, с положением.

— Понятно.

Туся взяла заявление Ярослава, положила в свою сумочку, потом отпила воды из бокала.

Откинувшись на стуле, Ярослав придирчиво разглядывал ее.

— А ты все такая же красивая.

— Я уже старая.

— Нет, ты красивая, ты почти совсем не изменилась.

Туся поняла, о чем он хочет спросить. Поняла и решила помочь ему.

— Семьи у меня нет. Я не замужем.

Он кивнул. Взгляд его стал цепким, напряженным. Может быть, он ждал, что она спросит, женат ли он?

А она не спросила. Не хотела спрашивать.

Им принесли свежую воду. Теперь уже изумрудно-зеленого цвета. Пожилая, густо накрашенная официантка играла припухшими глазами.

— С такой интересной дамой сидите и пьете газированную воду.

Ярослав комически приподнял брови.

— Я прошу, настаиваю выпить хотя бы шампанского, а дама ни в какую!

Официантка перевела взгляд на Тусю. Немолодые глаза ее казались утомленными. Черточка черного карандаша прошла по веку и дальше по виску. Так мажутся девчонки. У них молодые гладкие виски, а у нее сеть морщинок на желтоватой запудренной коже. И руки рабочие. Коротко обрезанные ногти сверкают кроваво-красным лаком.

Туся смотрела на нее и думала о том, что ей, должно быть, трудно живется. Трудно и невесело.

Официантка отошла.

Ярослав отхлебнул зеленой воды.

— Попробуй, ледяная…

Туся выпила. Она пила воду через соломинку, и ела растаявший пломбир, и курила сигареты одну за другой.

Ярослав сказал:

— Все эти годы я думал о тебе. Не было дня, чтобы я о тебе не вспомнил.

Туся молчала.

— Мне стыдно перед тобой. Я не могу простить себе, до сих пор не могу…