В храме Солнца деревья золотые

Белкин целый год проучился в духовной семинарии. Он собирался стать священником, как его отец. Но строгая дисциплина, кропотливое изучение церковных книг, посты и соблюдение всех христианских канонов оказались ему не по силам. Он решил, что пойдет другим путем. В конце концов, важен не процесс, а результат.

Так Белкин познакомился сначала с йогами, потом попробовал себя в среде последователей Рериха и Блаватской. Это тоже пришлось не по нутру добродушному, жизнерадостному толстяку, который не любил углубляться в сложности и постигать хитросплетения философской мысли. Однако и мирская деятельность не подходила Белкину. Он привык бить баклуши.

И тут судьба свела его с Нангаваном. Учитель произвел неизгладимое впечатление на толстяка. Когда Нангаван предложил ему пожить в общине, в горах Памира, Белкин пришел в восторг. Он представил себя великим Старцем, обретающим бессмертие в Гималаях. Действительность оказалась несколько иной. Но Белкин не расстраивался. Путь к бессмертию не должен быть легким! — считал он.

Длинный, которого заявление толстяка о панихиде повергло в шок, наконец пришел в себя.

— Ну, ты даешь, Белыч! — завопил он, дико вращая глазами. — Отправили меня к черту на кулички, да еще насмехаются! Я чуть ноги себе не поломал в этих проклятых горах! Чуть шею не свернул! Я… чудом не замерз! На мое счастье, люди хорошие встретились, не дали пропасть. А вам… все равно. Сразу панихиду служить! Это только и умеете! Если хотите знать… я очки забыл. Вот… Брел, как слепой…

Он едва не заплакал, так ему стало жаль себя.

— Не надо было соль рассыпать, — невозмутимо парировал Белкин. — Не пришлось бы к строителям топать. От дурной головы ногам покоя нет. И очки тебя никто не просил забывать.

— Вот-вот, — присоединился к толстяку новенький. — Ты, Витек, ум почаще включай, тогда будет меньше проблем. Не дорос ты, видать, до Мирового Сознания. Поэтому пользуйся пока обыкновенным, человеческим. Во избежание неприятностей.

Тут в разговор вступил Криш, помешав Длинному выпустить очередную возмущенную тираду.

— Ого! Сколько работяги соли отвалили! — сказал он, взвешивая в руках мешок. — Теперь нам на все лето хватит.

— Это не работяги, — недовольно пробурчал Витек. — Я до них так и не добрался. Это альпинисты. У них большой лагерь внизу. Между прочим, Женя, они о тебе расспрашивали.

— Обо мне? — удивился новенький. — Ты ничего не путаешь?

— Нет. Так и спросили, нет ли у нас в общине Голдина. Ну… я и сказал, что есть.

— Кто спрашивал-то? Откуда они меня знают? Длинный развел руками.

— Понятия не имею. Сам удивился не меньше твоего.

Новенький потерял интерес к разговору. Он отошел в сторону и задумался. Кто и зачем мог интересоваться его персоной? Уж не мать ли подала в розыск? С нее станется…

Остальные шраваки обступили Витька и наперебой задавали ему вопросы. Они скучали, а путешествие за солью было хоть маленьким, да приключением.

— Значит, ты до туннеля не дошел?

— Не-а… — мотнул головой Длинный. — Сбился с дороги.

— А сколько альпинистов в лагере?

— Много… У них весело. И еды полно. Они меня супом из тушенки кормили. Вкусный, пальчики оближешь. Говорят, что к строителям какие-то люди приехали, кино снимают.

— Настоящее кино?

— Ага. Про катастрофу в туннеле… Вот бы поглядеть!

— Что за катастрофа? — вмешался Нангаван, который до этого молча слушал.

— Взрыв! — с восторгом пустился в объяснения Витек. — Что — то там у них происходит… то ли диверсия, то ли… не знаю. В общем, туннель взрывается, рушится, горит. Дым коромыслом! Красота!

Учитель не разделил его радости.

— Ничего себе, красота! — возразил он. — Обвал, огонь, люди гибнут… Нехорошо.

— Зато интересно.

Нангаван промолчал. Он сам учил своих последователей иметь обо всем собственное мнение и теперь в полной мере пожинал плоды.

— Мне кажется, это добром не кончится, — важно заявил Белкин. — Мысли-то материальны. Если в туннеле устроят мнимую катастрофу, это может повлечь за собой настоящую. И тогда…

Тощий Криш аж покраснел от возбуждения.

— Что ты выдумываешь? — завопил он. — Что ты все время каркаешь? Если бы все так рассуждали, то и кино бы не было. Начнешь снимать о войне — тут тебе и война. И про «Титаник» бы не снимали, и про самолеты, которые падают!

— И про извержение вулканов, и про инопланетян, и про «конец света», — с сарказмом продолжил Длинный. — Ни про что снимать нельзя. Все беды из-за кино!

Но Белкин не сдавался.

— А вдруг это так и есть? — уперся он. — Откуда ты знаешь? Взять хотя бы террористов. Снимали, снимали про них разные фильмы ужасов. И что теперь? Этот ужас воплотился в жизни. Терроризм сошел с экранов и теперь бродит по планете. Только не в качестве призрака, а наяву.

— По-вашему, всему виной кинематограф! — заключил Длинный, фыркая со смеху. — Как будто раньше войн не было. Или стихийных бедствий. Про потоп вон еще в Библии написано. А тогда никакого кино и в помине не существовало.

Женя Голдин очнулся от своих невеселых дум, вскочил.