В Христову ночь

— Откуда у тебя такой цветочек, милая?.. Спасибо!.. Погоди и я тебе яичко дам. Подожди меня, миленькая.

Быстро вошла в дом Катерина Алексеевна, машинально задула свечу, веточку опустила в стакан воды, стоявший на её ночном столике, и взяв в ящике его, из приготовленных там хорошеньких яиц для христосования со знакомыми детьми розовое мраморное яичко, поспешно возвратилась с ним к садовой калитке.

— Вот тебе, девочка, розовое яичко. Завтра будешь им играть! А теперь иди скорей домой, милая! Боже мой, как тебе должно быть холодно!.. Ты в одной рубашоночке и босая!.. Как это тебя мать так пустила?

Девочка взяла яичко, не глядя, сжала его в руке и вздохнула.

— Тебе холодно? Хочешь я тебе дам платочек? — спросила Арданина, удивляясь, что в такую холодную погоду, такого маленького ребёнка, почти неприкрытого одеждой, ночью одного пустили на улицу.

— Мне не холодно! — неподвижно глядя на барыню, ответило дитя.

— Но с кем ты пришла? Как ты здесь?..

— Одна.

— Из церкви верно?

— С погосту…

— А где ж ты живёшь? Близко?

— Я не живу! — так же тихо и бесстрастно выговорила девочка.

— Близко живёшь? — переспросила, не расслышав, Екатерина Алексеевна.

— Я не живу! — повторила девочка явственней.

Арданина посмотрела на неё внимательно, жалостливо подумав: «Неужели бедняжка идиотка?»

— Иди скорее домой! — сказала она. — Где твой дом?

— У меня нет дома…

— Как?.. Так где же ты живёшь?

— Я не живу! Я лежу, — явственно сказало дитя.

— Лежишь?.. Как лежишь? Отчего?

— Я лежу на погосте… На кладбище!

— Господи помилуй!.. — Арданина отступила, чувствуя, что холодеет. — Ты живёшь на кладбище? Твой отец верно сторож?

— Нет, я не живу! Я лежу там! — упорно повторяла девочка.

— Зачем же ты… лежишь?.. Разве ты больная?

— Нет… Я не больная. Прежде была больная, когда здесь жила… Теперь я умерла и… лежу!

«Сумасшедшая!» — в ужасе решила Арданина. Но всё же, руководимая различными чувствами и любопытства, и страха, и жалости, продолжала говорить:

— И долго ты здесь хочешь стоять?.. Войди в комнату! Ты замёрзнешь.

Девочка покачала белокурой, гладко расчёсанной головкой.

— Я скоро уйду, — сказала она.

— И куда же ты пойдёшь?

— На кладбище!

— Что ж ты там будешь делать?

— Лежать! — было ясным и бесстрастным ответом.

Невозможно было сбить ребёнка с этих ответов. Арданина в сильном волнении, почти в испуге, начала ей доказывать.

— Зачем же ты будешь лежать на кладбище? На кладбище лежат мёртвые, а ты живая…

— Я не живая… Я мёртвая! — заявила тотчас девочка.

— Да какая же ты мёртвая, девочка, Бог с тобой!.. Мёртвые не ходят, не говорят, не едят! — убеждала Арданина.

— Я не ем! — покачала головой её странная собеседница.

— Да! Но можешь есть!.. Вот же ходишь и говоришь. Как же ты можешь разговаривать, если ты мёртвая?

— Я не могу! — прошептал ребёнок. — Я здесь не могу, если мне не велят…

— Велят?.. Кто же тебе велит? Здесь не можешь?.. А где же можешь? — бессознательно повторяла Арданина.

— Не здесь… Там могу! — неопределённо отвечала девочка.

Но Екатерина Алексеевна, убеждённая, что имеет дело с маленькой юродивой, уже не слушала её, думая свои горькие думы.

«Вот, — думалось ей, — также «справедливость», — «высший разум»! У несчастных бедняков живут помешанные дети, идиоты от рождения, а моя девочка — молёная, желанная — умерла!»

Тяжкая горечь подымалась со дна её наболевшей души.

Девочка всё стояла неподвижно за сквозной калиткой. Занимался рассвет; движение на улицах усиливалось: народ возвращался из церквей…

«Надо попросить кого-нибудь из тётушкиных людей проводить бедняжку до дому! — подумала Арданина. — Её, верно, кто-нибудь знает».

За углом послышались шаги. Оттуда вышел высокий, пожилой человек, в чистой холщовой рубахе, с окладистой седой бородой, красиво расчёсанной лопастью. Он шёл прямо, мерно и остановился лишь у самой калитки. Екатерине Алексеевне показалось, что она знала этого красивого старика… В том ничего не могло быть удивительного! Она так много старожилов знала в этом перепутном для них городе.

Он поклонился и сказал так же, как и девочка:

— Христос Воскресе, барыня!

— Воистину Воскресе! — и ему ответила она и сказала, указывая на девочку, — не знаете ли вы, чей это ребёнок?

Человек посмотрел и сказал:

— Знаю. Это из нашей деревни, старостихи Марфы дочь.

— Ах! Как я рада. Так не возьмётесь ли вы её довести до дому её, до матери?.. А то бедняжка попала сюда как-то одна, верно из церкви забрела… А ведь, она, кажется, юродивая! — тихо сообщила Арданина.

— Божие дитя! — выговорил старик.

— Да вы послушайте, что она про себя рассказывает.

И, обратившись к ребёнку, Арданина снова задала ей вопросы:

— Девочка! Откуда ты?

— С погосту, с кладбища, — повторил тотчас ребёнок.

— Что ты там делаешь?

— Лежу.

— Ты живая?

— Нет… Я мёртвая!

Но тут прохожий старик прервал ребёнка:

— Не дело, дитятко, сказываешь! Разве у Бога есть мёртвые?

— У Бога нет! На земле есть! — без запинки отвечала девочка.

— Ну, так и пойдём к Богу, Машутка! — предложил старик и взял её на руки.

Ребёнок радостно прильнул к его плечу. Прохожий поклонился низко и сказал: