В Киеве всё спокойно

Прожив бо́льшую половину жизни, Альбина не знала, что такое любовь, но она догадывалась, верней, она была убежденна, что любовь есть. Любовь! Сирень, распустившаяся посреди зимы, поступки, на которые раньше никогда бы не решилась. Неодолимое желание касаться! ‒ кто любил, тот поймет. Она думала о Ней, она мечтала о Ней, она увядала без Любви. Просто Альбина пока Ее не встретила, но если б эта встреча и произошла, она бы никогда не осмелилась произнести те, самые сокровенные на свете слова: «Я тебя люблю». И еще, ‒ она знала, что будет и третья попытка, знала она также, что она ее не допустит. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Она поклялась себе страшной клятвой, что с Мишей никогда не случится ничего плохого по ее вине. Главная особенность попытки к самоубийству в том, что она имеет двойную цель: смерть и призыв о помощи. Альбина об этом знала.

Любвеобильный Сандомирский вел беззаботную жизнь, полную развлечений и веселья, лишь изредка она ненадолго омрачалась расставанием с очередным любовником. Он считал, что жизнь настолько анекдотична, что не имеет смысла огорчаться и принимать ее всерьез. Каждый очередной мужчина был для него самым любимым, пока на смену ему не являлся новый, не менее обожаемый. При этом он всегда был искренен в своих чувствах. Сандомирского нельзя было переделать, следовательно, его надо было убить. Оптимальным был бы несчастный случай. Пока Альбина занималась поиском исполнителя, она взяла с него обещание на время успокоиться и «не пить кровь с ее друга». Никаких угроз при этом разговоре сказано не было, то была просьба, но высказанная так, что неробкого десятка Сандомирский сразу к ней прислушался. Они оба умели читать в людях. Роман Львович догадывался, что может сделать для своего друга детства эта умная, предельно корректная, не имеющая друзей женщина, поэтому слово свое он сдержал, даже с лихвой. Сандомирский успокоился. Навсегда. У него начался СПИД, диковинное в то время заболевание. Не проболев и года, он умер в 1997, в знаковом возрасте сорока семи лет. На том последнем свидании у постели умирающего Сандомирского Альбина и Миша были вместе.

— Что притихли, чижики? — улыбнулся им Сандомирский.

Альбине не забыть, с каким трудом в его обметанном молочницей рту ворочался распухший потрескавшийся язык. Воспаленные, похожие на сырое мясо губы, и поросший седой щетиной подбородок были усеяны желтыми гноящимися пузырьками герпеса. Одни лишь глаза были те же, ‒ знакомые. То были глаза, не знающего печали Сандомирского, они тускло мерцали на дне высохших глазниц, словно в пустом черепе догорало два огонька.

— Ждете от меня напоследок каких-то значительных слов? Таки дождетесь, я их вам скажу… — с несказанно жгучею тоской улыбнулся им перед смертью Роман Львович.

Стокилограммовый балагур и жуир весил к тому времени сорок килограммов.

— Жизнь, посвященная удовольствиям бесцельна. Она напоминает кружение на карусели. Мне нечего вспомнить, мне кажется, будто я не жил.

То, что чувственные наслаждения имеют свойство бесследно испаряться, Альбина догадывалась и раньше, но тон и обстоятельства, при которых это было сказано, ее тронули. Она опасалась за Мишу, но он мужественно перенес этот удар судьбы. Чтобы не сойти с ума, Миша несколько раз пытался сблизиться с новым другом, но киевские гомосексуалисты шарахались от него, как от прокаженного. Изначально Миша не был гомосексуалом, близкие люди изменили его ориентацию. Наряду с матерью Миши и Сандомирским, Альбина считала причастной к этому и себя. Такая глупость…

Альбина настойчиво просила Мишу анонимно обследоваться на СПИД, но тот упорно отказывался. Обследование он прошел втайне от Альбины и знал свой приговор. Он не хотел, чтобы Альбина знала, что он живет с ощущением близкого конца. Это был его крест, и только его. Он нес его с чувством, будто его ни за что осудили, назначили срок и заточили в тюрьму, освободиться из которой он сможет, только умерев. Пока все было благополучно, но Миша знал, что это мнимое благополучие и скоро его не станет. На загнивающем Западе жизнь больных СПИДом уже научились продлевать с помощью новых лекарств, и они оставались в живых до тех пор, пока их принимали. Здесь же, каждый больной СПИДом был обречен. Не уцелел даже искушенный во всех отношениях, далеко не бедный Сандомирский. Поэтому Миша, как и Альбина, рвался на Запад, там была жизнь, здесь ‒ была смерть.