Дети – не объекты, они живые люди со своей волей, своими ценностями, интересами. Да, они пока несамодостаточны, они нуждаются во взрослых. И у взрослых есть выбор: действовать и принимать решения в интересах ребенка, для чего надо вникнуть в ситуацию и осознать эти интересы, или делать так, как удобно (нехлопотно, выгодно, понятно, привычно) самим взрослым. А детям нужны не «показатели успешности работы», а просто нормальное детство, свой дом и близкие люди.
5. «Желающих взять детей из детского дома очень мало»
В самом деле, детей в детдомах – около 200 тысяч, а усыновляют лишь 7 тысяч в год. Почему?
Чиновники любят говорить, что люди у нас «бездуховные» (в отличие от иностранных усыновителей, с которыми эти чиновники предпочитают иметь дело – по причинам, весьма далеким от духовности), и потому детей не берут. Еще одно объяснение – детей не берут из-за бедности и нехватки жилплощади. На самом деле это не так. Желающих взять ребенка (и что-то уже начавших делать) в нашей стране очень много. А тех, кто только задумывается об этом шаге, – во много раз больше. Ведь только бездетных пар в России несколько миллионов. Если хотя бы одна из десяти захочет взять ребенка, детдома опустеют. А ведь хотят пополнить семью и помочь ребенку далеко не только бездетные.
Почему же не берут? Потому что нет пока развитой системы активного и целенаправленного семейного устройства детей. Органы опеки или сотрудники банка данных работают только в режиме реагирования: отвечают на запросы семей. Никто приемных родителей специально не ищет, не готовит, не помогает им. Между тем опыт экспериментальных площадок в разных регионах страны показывает: при наличии профессиональной работы по семейному устройству практически все дети из учреждений могут быть успешно устроены в семьи. Нужно просто этим заниматься!
6. «Все детдомовцы больные и ненормальные»
К сожалению, такое приходится слышать даже от работников органов опеки. В самом деле, крайне редко в медицинской карте детдомовского ребенка записано «практически здоров», практически все дети имеют социально-педагогическую запущенность, нарушения развития речи, многие – задержку психического развития (ЗПР). Почти у всех детей наблюдаются невротические реакции, высокая тревожность, агрессивность, неконтактность, часто встречаются энурез, нейродермиты, гастриты и прочие психосоматические заболевания.
Причина такого состояния детей – вовсе не дурные гены, а опыт эмоциональной депривации. Это опыт одиночества и никому ненужности в домах ребенка, опыт пренебрежения и жестокого обращения со стороны собственных родителей, опыт потери своей семьи, состояние полной неопределенности в жизни.
Когда ребенок семи лет непрерывно сосет палец или чуть что – садится на пол и начинает раскачиваться из стороны в сторону, не реагируя на уговоры, это выглядит пугающе. Но действительно страшно не это, а то, что за спиной у такого ребенка – тысячи одиноких ночей, когда никто не уговаривал, никто не укачивал и ему приходилось успокаиваться самому, как мог. Другой пример: ребенок-сирота не хочет учиться. Слушает и как будто не слышит, не понимает элементарных вещей. Гены? Патология? А что бывает с взрослыми благополучными людьми после стихийных бедствий, терактов, потери близких? Способны они после жизненных катастроф проявлять любознательность, быть внимательными и сосредоточенными? Между тем, у ребенка, изъятого из семьи, произошла во внутреннем мире катастрофа еще большая. Ведь у него нет жизненного опыта, нет других точек опоры (друзей, работы), весь его мир рухнул. А с него требуют знания таблицы умножения.
Получается, что это не ребенок ненормальный – это жизнь у него сложилась ненормально. И все его расстройства здоровья и поведения – это
7. «Главная опасность – гены»