В кофейне диковинок

– С востока и запада Дрифтвуд окружен природными заповедниками, – рассказала Мэгги. – Там можно бродить бесконечно, если есть желание. Главное – остерегайся аллигаторов и змей: они здесь повсюду, но, к счастью, боятся людей не меньше, чем люди – их.

Я, однако, не боялась: меня захватило любопытство. Это же такое приключение – побродить по тропе! Где, как не там, мне удастся расправить крылышки?

Где-то наверху открылась дверь, и по террасе застучали шаги.

– Эй, там, внизу, привет!

Незнакомец смотрел на нас сверху, перегнувшись через перила. У него были седые волосы до плеч, густая белая борода, темно-карие искрящиеся жизнью глаза, круглые щеки и темное от загара лицо.

– Я готовлю нам перекус, – объявил он. – Встретимся наверху, и вы мне расскажете историю про призрака. Умираю от любопытства!

Шаги затихли. Дверь, скрипнув, открылась и снова закрылась. Издали доносился шум прибоя: вода то с гулом накатывала на берег, то тихо отползала.

– Я же говорила: он – натура увлекающаяся! – И Мэгги поспешила вверх по ступенькам.

Я двинулась за ней. Поднявшись на возвышающуюся над дюнами террасу, ненадолго замерла. Даже несмотря на остатки утренней молочной дымки, вид был такой, что у меня перехватило дыхание. За полосой белого песчаного пляжа простирался залив, на серо-синей неровной поверхности моря кое-где вскипали белые барашки, а в воздухе, охраняя свои угодья, парил пеликан с длинным клювом, распластав над брызгами широкие крылья. Над пляжем сновали птички поменьше: то ныряли прямо в воду, то снова вспархивали.

– Настоящее чудо, правда? – Мэгги остановилась возле меня.

Вскинув подбородок, она подставила лицо ветру. И выбившиеся из-под заколки пряди закружили в бешеном танце.

Я до побелевших костяшек вцепилась в перила и с трепещущим в груди сердцем прошептала:

– Это…

Мне никак не удавалось подобрать верное слово. Достаточно всеобъемлющее.

Что-то проникло внутрь, разбередило душу и объявило, что здесь, у моря, мне самое место.

– Это невероятно! – наконец нашлась я, хотя слово не выражало и доли эмоций, которые я испытывала.

– Порой я забываю, как здесь прекрасно. Пока кто-то вроде тебя мне об этом не напомнит. Так что спасибо!

Мэгги улыбнулась и махнула, приглашая следовать за ней.

Мы направились к задней части террасы, где были расставлены журнальные столики, стулья и шезлонги – такие пыльные, что сразу становилось понятно: пользовались ими редко. Я же все никак не могла отвести глаз от моря.

Добрую половину террасы в задней части дома занимала крытая веранда с большими окнами. Мэгги распахнула деревянную дверь и шагнула в сторону, уступая мне дорогу. С крытой веранды в дом вели два французских окна, сейчас распахнутых настежь. За ними виднелся массивный стол середины пятидесятых, так заваленный всяким барахлом, что казалось, его ножки вот-вот подломятся. Я услышала, что кто-то невидимый выдвинул и закрыл где-то в доме ящик.

– Папа, тебе помочь? – окликнула Мэгги.

– Нет-нет, я сейчас приду. Чувствуйте себя как дома!

Я рассматривала дом. По углам крытой веранды трепетали на ветру белые тонкие занавески. На ковре цвета фуксии стояли круглый металлический с деревянными вставками столик и четыре стула. На столе розовели три гвоздики в зеленой глиняной вазе ручной работы, на которой было отчетливо видно человеческое лицо: глаза навыкате и торчащие зубы.

«Эксцентричный», – напомнила я себе.

Стол был накрыт на троих: три матерчатые салфетки, три разноцветные десертные тарелки и золоченые столовые приборы. На подносе – кувшин холодного чая и три стакана: голубой, зеленый и розовый. Повсюду разбросаны огромные подушки, а у окна стоит телескоп, направленный оптической трубой на море.

На широком пороге, отделяющем внутренние комнаты от веранды, сидела толстая кошка, ритмично покачивая хвостом: влево, вправо, пауза; влево, вправо, пауза. Я заметила, что паузу она всегда делала в тот момент, когда волна отползала от берега.

Вероятно, это и была та самая избалованная чертовка, про которую Мэгги писала в объявлении.

Мне никогда еще не доводилось видеть такой крупной кошки. Очень пушистая, с кремовой шерстью и бледно-оранжевым носиком, она смотрела на меня и поводила ушами. Хотелось схватить ее на руки и затискать, но стоило мне взглянуть в ее голубые глаза, как стало понятно, что это будет ошибкой. Огромной ошибкой! Честно говоря, кошка напомнила мне льва, высматривающего добычу.

Мои родители были против животных в доме. Сколько бы я ни просила кошечку, собачку или кого-нибудь другого теплого и пушистого, мне дарили лишь бесконечные книги о животных – художественные и документальные. На девятый день рождения Банни сжалилась надо мной и подарила мне хомяка. Я назвала его Мистер Усишкин. Но прожил он у меня всего пару месяцев, а в один прекрасный день выбрался из клетки и исчез.