В когтях неведомого века

Закуска безнадежно запаздывала, хотя о ее лихорадочном конструировании свидетельствовали доносящиеся из кухни аппетитнейшие ароматы, и король мрачнел с каждой минутой все больше и больше. Ежесекундно к нему подбегал то один, то другой офицер в запыленном плаще и шептал что-то на ухо… После пятого или шестого напоминания Генрих с сожалением огляделся, залпом допил вино и поднялся на ноги.

– Выступаем, господа! – зычно провозгласил он, разом заставив замолчать весь зал. – По коням! Обедать будем в Париже!

Все вокруг зашевелилось и загомонило: похоже, что захолустный постоялый двор с его дрянным «Шато тальмон» осточертел всем хуже горькой редьки. Изрядно потасканные и растерявшие былую свежесть «ночные бабочки», кстати, тоже…

– Куда же вы, ваше величество? – выскочил из кухни хозяин, держа над головой огромное дымящееся блюдо. – Мясо только-только подоспело!

Король с огромным сожалением взглянул на исходящее паром блюдо с жареным мясом, распространяющее вокруг умопомрачительные запахи, протянул было руку, но усилием воли удержал себя.

Приняв картинную позу, Генрих с пафосом произнес исторические слова, тут же старательно записанные окружающими:

– Париж стоит мяса, господа! Седлайте коней!

11

В песнях больше про любовь,

Соловьев да рощи,

А какая же любовь,

Если нету тещи!

Я скажу о своей,

Пусть скажу я мало:

В доме теща у нас

В чине генерала.

Застольная песня

Оказалось, что в небольшом на вид заведении нашлось место для прорвы народа! А когда к растянувшейся на три сотни метров кавалькаде присоединилось несколько сотен кавалеристов попроще, расквартированных на ночь в соседней деревне, королевская компания вообще приобрела вид настоящего войска.

Все до единого, включая Леплайсана, из седельной кобуры которого воинственно торчала рукоять пистолета, вряд ли декоративного, а место у бедра заняла шпага, подлиннее той, что была благополучно утеряна Георгием, были вооружены до зубов, впереди реяли знамена, и отсюда вряд ли следовало, что собравшиеся готовились к охоте или другой подобной забаве. Осознав этот факт, Арталетов укорил себя за то, что так и не узнал причины королевского похода. Да еще на Париж!

Кавалькада не слишком уж торопилась, продвигаясь вперед со скоростью спешащего пешехода, поэтому, когда на одном из перекрестков к ней присоединилась запыленная пехота, марширующая в стальных гребенчатых касках с мушкетами и пиками на плечах, она не слишком-то отставала.

«Ну пехота и пехота! Может, парад готовится…» – подумал Арталетов.

Когда же параллельно армии потянулись подводы обоза, а за ним и артиллерия, прогулка как-то потеряла свою привлекательность.

Улучив минуту, новоявленный королевский постельничий поравнялся с шутом и склонился к нему, решив взять быка за рога.

– Господин Леплайсан! А не на войну ли мы собрались?

Королевский шут цветом лица мог соперничать с совсем загрустившим чертиком на его плече (не иначе съел что-нибудь не то вчера), поэтому на вопрос своего друга ответил не сразу.

– Ни в коем случае, шевалье… – Шута явно мутило, принять его слова за шутку можно было лишь с большим трудом. – Просто король поссорился со своей тещей…

Георгий едва не свалился со своей смирной лошадки, которой его, слава богу, снабдили по совету Фридриха, видевшего вчерашние мучения «дворянина» в седле Ганса.

– А армия-то тогда зачем?

– О-о-о! Сразу видно, что вы издалека, сударь… Знали бы вы, какова теща у нашего доброго короля! Имя Екатерины Медичи вам ни о чем не говорит?

Разумеется, имя главной отрицательной героини бессмертной «Королевы Марго», которой Жора зачитывался в детстве, много о чем ему говорило… Но если Генрих по счету третий, то каким образом?.. Он понял, что окончательно запутался.

– Да и сама супруга нашего Генриха не сахар, скажу я вам! Маргарита, бывает…

– Какая Маргарита? – не слишком учтиво перебил Арталетов шута. – Наваррская? Но ведь она жена Генриха Четвертого, а не Третьего! Третьему она сестра…

– Почему Наваррская? Ах, да! Вы имеете в виду это… Тогда да, точно… А сестра она не Генриху, а Франсуа.

– Но Генрих-то Третий?

– Чего вы привязались: «третий», «четвертый»… – рассердился Леплайсан, голова которого раскалывалась от похмельной мигрени. – Сейчас третий, завтра – четвертый! Если хотите знать, он и вторым был в свое время…

– Вторым?!!

– Естественно. Когда Монтгомери ему на турнире шлем копьем сшиб, как бы вы поступили? Это же позор! Позор на всю Европу! Вот и велено было всем летописцам срочно переписать свои книги. Дескать, Генрих Второй пал от злодейского копья нечестивца, а наследовал ему…

– Франциск Второй, его сын!

– Да ну? – недоверчиво сощурился шут. – Откуда вы взяли? Я же говорю: Франциск, он же Франсуа, брат Марго, а Генрих…

– А как же Варфоломеевская ночь?