В когтях неведомого века

– Завяжу, ей-богу, завяжу, – довольно урча, приговаривал кот, обеими лапами выгребая тяжело позвякивающие кругляки и засовывая их за пазуху, в шляпу, за голенища сапог и даже за щеки, отчего его речь стала еще более невнятной и почти неотличимой от обычного кошачьего мяуканья. – Ну его к черту, этот Париж! Суета сует! Куплю домик где-нибудь в Провансе, заведу корову… Нет, лучше двух… Пять коров заведу! Десять!!! И буду доживать остаток дней в тепле и уюте, всегда при свежих сливках. Может быть, даже женюсь, котяток заведу…

Не обращая внимания на лихорадочно бормочущего кота, Георгий и Леплайсан вскрывали футляры, заглядывали в них, сталкиваясь лбами, и тут же отбрасывали. Драгоценностей было много, наверняка побольше, чем в гамбсовском стуле мадам Петуховой, но нужного среди бриллиантовых созвездий, изумрудных россыпей и рубиновых скоплений не было…

Как и всегда, согласно закону подлости, искомое обнаружилось в самой последней коробочке, кроме обычной застежки, запертой еще и на маленький висячий замочек, сам по себе – произведение слесарного искусства.

Шут нетерпеливо сковырнул крохотный шедевр острием кинжала, и перед глазами «кладоискателей» сверкнули неземным светом одиннадцать огромных бриллиантовых капель…

– Они! – выдохнул Леплайсан, по лицу которого весело скакали радужные зайчики. – Подвески!

Внезапно волшебные сполохи погасли, забитые вспыхнувшим светом. Кот отреагировал намного быстрее зажмурившихся товарищей (не подвела воровская сноровка!), – тяжело позвякивая при каждом прыжке, он проскакал к окну и с хриплым мявом вывалился наружу. Долю секунды спустя со двора донеслись увесистый шлепок и характерное дребезжание – будто с высоты сбросили банковский мешок с мелочью, – после чего все стихло.

– Кто вы и что здесь делаете? – раздался повелительный и в то же время несколько испуганный голос. – Воры? Воры!!!..

В распахнутых дверях кабинета, высоко подняв канделябр со множеством свечей, замерла напоминающая привидение фигура в белом…

* * *

– Давайте поговорим спокойно…

Леплайсан уже битых полчаса пытался успокоить кардинала, бившегося в руках перепуганного не меньше него Георгия. Не помогали ни вода из графина, выплеснутая в лицо первого священника Франции, ни похлопывание по щекам, чем дальше, тем увесистее, ни увещевания. Кардинал со скомканным ночным колпаком во рту умудрялся не только мычать, но и с неожиданной в тщедушном теле силой пинаться босыми ногами, с которых давным-давно слетели ночные туфли, мотать головой, норовя заехать затылком в лицо держащему, и извиваться всем телом. Разок ему уже удалось достать врага, и теперь Арталетов поминутно шмыгал носом, пытаясь сдержать обильно струящуюся из него кровь. Вероятно, кардиналу спросонок казалось, что его захватили в плен свирепые язычники, задумавшие отомстить ему за непримиримость ко всем без исключения врагам христианства, и он собирался дорого продать свою жизнь, прихватив с собой на тот свет не менее дюжины нападающих. Положение друзей усугублялось тем обстоятельством, что при неожиданном нападении кардинал уронил светильник и от выпавших из него свечей занялся пламенем ковер, и возня в его багровых отсветах напоминала адские забавы на полотнах средневековых живописцев. Клубы вонючего дыма (ковер оказался сотканным из натуральной шерсти, без примеси синтетики) грозили не только удушить всех находившихся в помещении, но и привлечь внимание беспечно дрыхнувших слуг…

Леплайсан, после того как пятка священнослужителя довольно чувствительно врезалась ему в самое дорогое для любого мужчины место, зашипел от боли, потерял терпение и вместе с ним остатки христианского милосердия и изо всех сил врезал де Воляпюку под дых.

Вряд ли тот когда-либо, даже в далеком детстве, испытывал подобное обхождение, но прием подействовал. Потерявшего на несколько мгновений всяческую ориентацию в пространстве вельможу тут же усадили в кресло и для верности примотали к спинке шнуром от гардины, после чего друзья принялись за устранение начинающегося пожара.

– Кто вы такие? – спросил пленник, когда его наконец освободили от кляпа, держа, однако, полуизгрызенный ночной колпак наготове, на тот случай, если старичок окажется чрезмерно голосистым. – Грабители? Святотатцы? Убийцы?..

В ответ на эти обвинения, произнесенные дрожащим голосом и вопросительным тоном, Леплайсан тут же сунул под нос кардиналу открытый футляр с подвесками.

– А это что?..

– Подарок!.. – быстро отреагировал кардинал, запнувшись всего на мгновение. – Не ваше дело!

– А это? – Перед лицом де Воляпюка появилась одна из картинок с красоткой, игриво демонстрирующей ножки из-под приподнятых на непозволительную высоту кринолинов – чуть ли не до очаровательных коленок.

Справедливости ради нужно заметить, что эта «открытка» была едва ли не самой непристойной из всего собрания, но кардинала сразила, что называется, наповал.

– Так вы из Святейшей инквизиции? – уже тоном ниже выпалил зардевшийся, словно девушка, священнослужитель, стыдливо пряча глаза. – Папская спецслужба?.. Иезуиты?..