Приглашён известный гармонист Акинушкин из Дарьевского починка. Придёт молодёжь из всех соседних деревень. Придёт и Фёдор. Он плясун не из последних, ему там почёт и первое место.
Деньги высылает. Дочь, может, и помнит, а жену забыл. Плясать будет, веселиться будет, что ему — дитя не висит на шее, вольный казак… Да и народ его любит, Фёдором Гавриловичем величает.
И уже тысячный раз Стеша начинает спрашивать себя: чем они не нравятся людям? Не воры, не хапуги, живут, как все, никого не обижают, на чужой кусок не зарятся. В чём же виноваты они перед селом? Не любят их…
— Эх-хе-хе, доченька! Сумерничаешь?
Сладкий зевок. Мать слезла с печи, зашаркала валенками по половицам.
— Дай-кось огонь вздую.
При тусклом свете лампы Стеша видит лицо матери. Оно опухшее от сна, зелёное от несвежего воздуха.
— Электричество напроводили. Кому провели, а кому так нет. Кто шибче у правления трётся, тому хоть в сенцы не по одной лампочке вешай…
Чувствуется, что ворчание матери скучно даже ей самой.
— Мам! — нехорошим, треснувшим голосом перебивает Стеша.
— Чтось? — откликается испуганно Алевтина Ивановна. В последнее время характер что-то у дочки совсем попортился, плачет, на мать кричит. Прежде-то такого не случалось.
— Мам… Скажи, за что нас на селе не любят?
— Завидуют, девонька, завидуют. От зависти вся злоба-то, от зависти…
— А чего нам завидовать? Живём в стороне, не весело, от людей прячемся за стены.
— Не пойму что-то нынче тебя, Стешенька. Ой! Неладное у тебя на уме.
— Не понимаешь? Где уж понять! Мужа привела, извели вы мужа, ушёл из дому. Мне жить хочется, как все живут! Не даете! Пробовала к мужу уйти, ты меня отравила, наговорила на Федю. «Не верь да не верь». Вот тебе и не верь. А что теперь понастроили с МТС-то рядом! Жить вы мне не даёте! Сами ничего не понимаете, меня непонятливой сделали!
— Святые угодники! Да что с тобой, с чего опять лаешься? Стешенька, на мать же кричишь, опомнись!
— Опомнись?! Опомнилась я, да поздно!
— Господи боже, от родной-то дочери на старости лет!..
На крики вышел отец, бросил угрюмый взгляд на дочь. — Опять сбесилась? Стешка! Проучу!
— Проучил, хватит! Твоя-то учёба жизнь мне заела!
Силантий Петрович зло махнул рукой.
— Выродок ты у нас какой-то. Ряшкины всегда промеж себя дружно жили. Тут на́ тебе — что ни день, то визг да слёзы…
— Это он всё! Всё он! Муженёк отравил, залез к нам змеюкой, намутил, ребёнка оставил и до свидания не сказал. Он всё! Он!
— Жизнь заели! За-а-ели! — кричала Стеша.
Проснулась дочь…
А в это время в жарко натопленном клубе играла гармошка. Фёдор, с растрёпанными волосами, с красным лицом, отрывал вприсядку. «Эх! Не век горевать! Потеснись, народ! Душа на простор вырвалась!»
Фёдор плясал и плясал, стараясь забыть и дочь, и Стешу, и тяжёлые мысли — стряхнуть всё, что не давало покоя.
В. Тендряков
ПАДЕНИЕ ИВАНА ЧУПРОВА
Не зима и не осень. Снег ещё не выпал, а прихваченная морозом травка похрустывает под ногами.
В эти дни в деревне Пожары самое оживлённое место — двор колхозных складов. Идёт выдача хлеба на трудодни. У тяжёлых складских дверей, распахнутых на обе створки, стоит грузовик. Парни, сбросив с плеч пальто и ватники, щеголяя друг перед другом и перед весовщицей своей силой, таскают из склада мешки на весы.
Весовщица, статная девушка в пуховом платке и щегольской шубке, неторопливо снимает расшитую варежку, делает пометку в бумагах, и ребята, поёживаясь от холода, ждут, когда она сделает знак: «На машину!»
Посреди двора стоит председатель колхоза «Красная заря» Иван Маркелович Чупров — полушубок нараспашку, руки в карманах, ноги широко расставлены. Он хмурится, будто чем-то недоволен, но это сегодня никого не пугает — в такой день председатель не может сердиться.
Бойкая лошадёнка вкатывает во двор лёгкий возок. Пронырнувший под лошадиной мордой мальчуган звонко возвещает:
— Никита Кузьмич приехал!
Помощники весовщицы кидаются навстречу приехавшему.
— Здравствуйте, Никита Кузьмич!
— Давненько к нам не заглядывал!
С возка соскакивает высокий человек, повёртываясь направо и налево, пожимает всем руки.
— Здорово, здорово, ребята!
Председатель колхоза ждёт, когда приехавший подойдёт к нему. Никита Кузьмич, улыбаясь, шагает к председателю.
— Здорово, Никита, — говорит Чупров, протягивая ему руку. — Обижен на тебя. Год прошёл — ездишь мимо, не заворачиваешь. Пошли, кой о чём побеседуем. Для встречи и по маленькой пропустить не грешно. Верно?
— Ну, что ж, пойдём, — соглашается Никита Кузьмич.
Всем в колхозе хотелось хорошей жизни, но не всем понравилось, как новый председатель решил добиваться её.
Чупров задумал спалить бесполезный соснячок на Демьяновской согре. Просто сказать — спалить! Значит — вырубить все крупные деревья, выкорчевать пни. Первым, кто поддержал нового председателя, был Никита Бессонов.