В конце концов

Не удовлетворенные таким исходом, мистификаторы стали настаивать, чтобы я все-таки сходил. Я послал их к черту. Тогда один из них посовестился и принес телеграмму. Вот ее текст:

«Из Москвы через Горизонт в Зенит. Корреспонденту „Правды“ полковнику Полевому. Редакция „Октября“ ознакомилась с вашей повестью. Превосходно. Поздравляем. Требуется небольшая редакционная работа. Договорились Поспеловым о вызове вас Москву для работы. Журнал загружен прозой, но ставим возможно быстро. Жмем руку. Ждем скорее.

Панферов, Ильенков, Санников, Румянцева».

Вот это новость! Я подозрительно перевертываю телеграфный бланк, может быть, вот это-то и есть розыгрыш. Но нет, бланк настоящий — с индексом Международного Военного Трибунала. Тщательно прячу голограмму.

Вечером в баре у Дэвида учинили пирушку, в которой приняла участие и международная пресса. За отсутствием переводчицы пресса эта так и не узнала, за что именно пьет, но поддерживала нас охотно. Впрочем, вскоре моя книга была забыта, и главное внимание перешло на одного из советских коллег — корреспондента молдавских газет, ставшего благодаря все тем же неугомонным «Звездам и полосам» человеком весьма популярным в качестве… боярина. Да, боярина, не больше и не меньше.

У этого титула своя история. Простодушнейший представитель молдавских газет, желая не ударить лицом в грязь перед иностранцами, после каждого принятия пищи в зале дворца Фаберов в качестве чаевых аккуратнейшим образом оставлял под тарелкой оккупационную марку. Марка в переводе на наши деньги — полтинник. Ну, а что он стоит, можно понять хотя бы по тому, что кило сыру в коммерческом магазине обходится в семьдесят рублей. Но здесь, под крылышком первой американской дивизии, где царствует доллар, оккупационная марка — это золотой четвертак. Так наш молдавский друг завоевал среди официантов авторитет даже больший, чем Юрий Корольков, у которого среди этих «работников питания» оказался бывший «однополчанин», немец, тоже воевавший под Старой Руссой, только на той, на другой стороне.

Наш молдавский друг завел себе среди заокеанских коллег кучу приятелей. Вечером их всегда можно видеть в уголке голубого зала. Перед ними в кокетливой наколочке и фартучке вертится какая-нибудь хорошенькая фрейлейн из подручных Дэвида, таская им в этот угол напитки, орешки и сандвичи.

Мы твердо знаем, что друг наш ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, что называется ни «бум-бум», однако, оттуда, из угла, всегда доносились смех, шумный говор, из которого, правда, можно было разобрать только:

— О'кэй! — при этом поднималась вверх рука со сложенными в бараночку большим и указательным пальцами. Или:

— На большой, с присыпкой! — И снова поднималась другая рука с поднятым вверх большим пальцем и солящая щепотью другая рука над ним.

— Володя, чего они к тебе, как мухи к меду? — поинтересовались мы.

— Да, ребята, ей-богу, не знаю. Просто хорошие хлопцы.

— Потчуешь ты их, что ли, за свой счет?

— Нет, вроде бы расплачиваемся на равных. Хотя, конечно…

Секрет обаяния нашего молдавского друга открыла нам панна Марыся, весьма хорошенькая и весьма препротивная девица-полька из андресовской армии, сидящая в форме английского солдата возле дверей и занимающаяся весьма скромным делом — продажей талонов на завтраки, обеды и ужины. Мы догадывались, что занимается она не только талонами, ибо слышали в пресс-кемпе, что есть у нее здесь и папаша — высокий человек с офицерской выправкой, будто бы корреспондент каких-то никому не известных газет, и мамаша — эффектная блондинка с талией в рюмочку, которая внешне вполне могла бы сойти за старшую сестру достойной Марыси. Но сферой деятельности этой четы был уже курафейник — «Гранд-Отель», где они, не знаю уж на каких официальных должностях, вертелись и тоже главным образом около русских.

Версия о родстве была сочинена до смешного грубо и примитивно. В ответ на всякие попытки завязать с нами серьезный разговор милая панночка слышала только гипертрофированные комплименты своим глазам, талии и цвету лица. Андрия Бульбы среди нас не находится. Так что коэффициент ее полезного действия был близок к нулю и ограничивается разве тем, что джентльмены при получении талонов иногда забывают взять сдачу… Так вот эта панночка и помогла нам открыть секрет популярности нашего молдавского друга.

— Пан пулковник, — спросила она меня, изящным жестом отрывая талончик на пиво. — То ест правдом, же пан з Молдавии ест бояринем?…

— Боярин?… Что значит боярин?

— Так то ж по-русски. Ну таким вельким земянином з Молдавии…