В конце пути

– Хорошо. Пусть приходит. Я с удовольствием обсужу с ним кое-какие идеи, прошлые и будущие.

Спустя час вестник, допив чай из грязной кружки, покинул старика с внучкой и побрел назад под слабеющим дождем – голова опущена, ноги тяжелые. Неужели, рассуждал он, все дело в английском, неужели именно из-за него сегодня так тяжело на душе? В других странах Чарли говорил на других языках и тем самым словно воздвигал барьер между собой и своими обязанностями, выстраивал лингвистическую стену, которая превращала печаль, скорбь, тоску, отчаяние в понятия не столько эмоциональные, сколько фонетические. В разговоре же на родном языке, в городе, который Чарли постепенно начинал считать своим, эти слова приобретали значение, не нуждавшееся в переводе.

Чарли возвращался в Далуич в тускнеющем свете дня, асфальт под ногами блестел черным зеркалом, тут и там вспыхивали желтые фонари, из распахнутой пасти подземки вытекали взмокшие краснолицые люди, тащили домой после работы сумки с покупками.

Вечером при свечах – без повода, просто со свечами красиво – Эмми спросила:

– Ты чувствуешь себя англичанином?

– Нет. Вроде бы нет. Что значит – англичанином?

– Если тебя посылают к кому-нибудь в Англии, к умирающему…

– Смерть есть Смерть.

– Ты постоянно так говоришь.

– Прости, я не хотел… Просто… Все живут, и все умирают. Мир меняется – так устроено, – и я тоже буду жить, а потом умру… Может, сменим тему?

– Смерти не важно, какой ты национальности?

– Нет.

– Значит, англичанином ты себя не чувствуешь?

– Я чувствую себя… живым. Мне кажется, живые хорошо понимают, что значит жизнь для других.

– Еще рыбы?

– Да, спасибо.

– И гороха?

– Обязательно.

– На десерт у нас пирожные с заварным кремом.

– Ты меня потом до кровати донесешь?

На следующее утро Морин из управления в Милтон-Кинс прислала Чарли электронное письмо с советом включить радио, и на волне местной радиостанции он услышал звенящий голос Агнес:

– Мы не прекратим борьбу, никогда. Мы никогда не уступим. Дело тут не в деньгах, не в муниципалитете и не в самом здании – дело в справедливости. Дело в несправедливости. Дело в нас – мы отстаиваем свой дом, свою жизнь. Вчера моего дедушку навестил вестник Смерти, и дедушка заявил гостю в лицо – возвращайся к своему хозяину, передай, если я ему нужен, то пусть приходит в Лонгвью лично!

Через пять минут Чарли получил электронное письмо от давнего собутыльника – их дружба с годами становилась все натянутей – со ссылкой на «Твиттер». Там была фотография Чарли в профиль, сделанная с балкона верхнего этажа, когда Чарли уныло уходил в ночь. Снимком поделились уже несколько тысяч раз, и число это продолжало расти.

Глава 31

– Морин?

– Я – Долли, дорогой.

– Простите, связь ужасная.

– Что произошло, Чарли?

– Я слышал радио, видел фотографию…

– Ах, да! Не переживайте, милый. Знаете, предыдущую вестницу однажды вытолкнули на подиум в разгар модного показа в Токио. Она отлично сориентировалась – прошествовала по подиуму, потом назад до кулис, помахала ручкой. Все очень гордились. Не знаю, что от этого выиграли организаторы, но мало ли, ведь…

– То есть, мне не переживать?

– Ни капли! После визита вестника Смерти люди частенько перевозбуждаются; это не первый раз и наверняка не последний. Было, правда, как-то, перед самым падением Берлинской стены, представляете, мы везде искали, думали уже и про Штази, и про Лубянку…

– Спасибо, Долли, вы меня успокоили.

– Всегда пожалуйста, милый, всегда пожалуйста! Как там в Лондоне погода? В Милтон-Кинс льет, как из слона с больным мочевым пузырем!

Голоса.

В студенчестве Чарли любил слушать разговоры окружающих. В библиотеке, в поезде, в очереди перед кабинетом – чужая жизнь казалась ему занятной и увлекательной. Став вестником Смерти, Чарли по-прежнему слушал и получал от этого удовольствие, слова омывали его, смягчали сомнения и страхи после трудной работы, выжигали…

…индийскую больницу и девочку, родившуюся без руки, без ноги…

…треск льда…

…костяные ноги на камнях.

Слушая голоса, Чарли плавал в живом море, и вращение мира смывало все плохое.

Обычно.

Нынешнее утро обычным не было.

– Нет, ты подумай, кем он себя возомнил, этот Смерть? Вмешивается в политические вопросы! Ну да, мы все его, конечно, знаем, все его уважаем, движущая сила вселенной и прочее, и прочее, но, ей-богу, если ему приспичило совать нос в общественные дела, то есть же более приличные способы…

– Папа римский хочет приехать в Штаты? Так пусть сперва выяснит, что за люди тут живут. Зря он заявил, будто экономическое стимулирование богачей на самом деле не улучшает благосостояния бедняков – это ж марксистская болтовня, папа подпевает левым либералам, которые завидуют нашим достижениям. Нет, я не говорю, будто он – плохой человек, но его достают все: лоббисты-экологи, геи, сионисты, коммунисты-подпольщики. Может, Бог и сделал папу непогрешимым в вопросах религии, но в политике он – ноль в смешной шляпе.

– …да, да ясно мне, откуда она, но все равно – переговоры с «Хезболлой»? Я такая – ого; ты сама подумай – если даже бомбардировки не помогают, то переговоры?..