В конце времен

— Что это? — сортирующий и раскладывающий трофеи пограничник оторвался от выбора вещей для своей семьи на будущую зиму и уставился на коллегу. Тот хотел пожурить его за банальные фразы на рабочем месте, но не нашелся, что бы такого оригинального сказать в ответ, и промолчал. Первый раз в жизни он видел, как по дороге едет дом, и терялся в догадках: то ли с родной земли сорвался некий сумасшедший, не пожелавший расстаться с собственным домиком даже на чужбине, то ли одно из двух.

Лошадей, тянувших за собой ночной кошмар архитекторов, за каретами не было видно, но пограничник был на сто процентов уверен, что это эксклюзивная порода тяжеловозов-скороходов. И не сомневался в том, что на владельцев дома предстоит потратить немало нервов, чтобы заставить их покинуть избушку и немедленно ее сжечь: в царстве существует стандарт на жилье, избушка в него не вписывается совершенно.

— Барин! — обратился к единственному пассажиру извозчик оставшейся на дороге кареты. — Что прикажете?

— Стоим насмерть! — Гневно сузивший глаза барон выглянул в окошко. Избушка становилась ближе и больше. Кареты разъезжались, избушка равномерно шагала, не останавливаясь. — Я приехал раньше ее, пусть занимает очередь!

Кареты перед ними тоже разъехались, пассажиры смотрели на решившего стоять на своем барона кто с жалостью, а кто и со снисходительными улыбками: топот становился громче, и даже путешественники, первоначально не думавшие уступать место, не выдерживали и приказывали кучерам съехать с дороги, черт с ним.

Избушка подошла к оставшейся в гордом одиночестве карете и остановилась. Барон приоткрыл дверцу и гневно прокричал, угрожающе размахивая указательным пальцем:

— Пришли позже, и нечего тут ломиться! Следом за мной пройдете, ясно? А не послушаете, прикажу выпороть вас по тридцать первое число!

Пассажирки у большого окна посмотрели друг на друга и синхронно пожали плечами. Избушка подалась назад.

— Вот так-то! — довольный собой, как никогда, барон победоносно улыбнулся и с ехидством, полными презрения глазами поглядел на отъехавших от греха подальше. — А вы, тру…

В этот момент избушка присела и неожиданно для всех прыгнула, взлетев над землей метров на семь. У барона от приступа ирреального страха волосы встали дыбом, пассажиры дружно ахнули. Избушка перелетела через карету и приземлилась точно перед ней, едва не коснувшись лошадей. Землю основательно тряхнуло, на дороге остались повторяющие очертания ножек следы. Карета и лошади подпрыгнули на месте, лошади попятились назад. У барона от удара звонко щелкнули челюсти. Избушка повернулась на сто восемьдесят градусов, девчушка сделала барону «нос», избушка вернулась в исходное положение и, как ни в чем не бывало, зашагала к таможне.

Барон сглотнул.

— Ну что, храбрец-молодец? — услышал он чей-то возглас. — Добился своего?

— По крайней мере, я остался на дороге! — сердито выкрикнул барон, закрыл дверцу и рывком задернул шторки.

Пограничники выронили из рук всё, что держали. И не столько из-за удара избушки о землю, сколько из-за того, что убедились в том, что никакая это не карета, перевозящая дом, а самая настоящая избушка на курьих ножках. Из сказки. И два пассажира явно из нее же, с мрачными лицами взиравшие на пограничников через широкое двухметровое стекло. Пожилая женщина и девчушка лет двенадцати. Бабушка с внучкой.

— Ведьмы! — сказал пограничник. — Точно, ведьмы.

— Пропустим?

— Щас! Да граф нас за это… сам знаешь, что он из нас сделает!

И пограничник, обнаружив, что всё еще способен шевелить ногами, внутренне дрожа, направился в сторону нестандартного транспортного средства: работа, она и в Африке работа.

— Вы кто такие? Почему без очереди? — говорил он, постепенно возвращая твердость голосу и переходя на гневный крик. — Кто вам позволил превращать процедуру пропуска в балаган?! Немедленно заворачивайте!

Но вместо того, чтобы сделать большие глаза, закричать от страха и рвануть в обратном направлении, позабыв про избушку, таможню и двадцать третье царство, старушка надела на голову два кругляшка, прикрепленных к дуговой железке с проволочкой и шариком на конце, оказавшимся как раз напротив ее рта.

Гулко щелкнуло, и над таможней прозвучал громкий женский голос:

— Раз-раз! — Кто-то два раза коротко подул, и снова зазвучал голос: — Раз-два-три!

Пронзительно засвистело.

— Что, простите? — растерялся пограничник.

Старушка передвинула рычажки на столике и защелкала тумблерами. Ее монотонная считалочка то звучала в сопровождении эха, то голосов звучало несколько, создавая впечатление, что говорит не одна старушка, а Чернознаменно-черепушечный большой старушечий хор имени Бабок Ежек. И громкость то увеличивалась, то уменьшалась, пока не застыла на удовлетворяющем старушку уровне.

Считалочка прозвучала в последний раз, и старушка выдала в эфир уже вполне понятную фразу.