В концертном исполнении

— Нет, Анька, ты мне ответь. Это может быть очень важно.

Анна посмотрела на подругу, пожала плечами. Что-то в лице Машки убедило ее, что та действительно ждет ответа.

— Нет, ничего такого не было, если, конечно, не принимать во внимание обычных всплесков истерии на работе. И читать ничего такого не читала, и в поклонники духа Кришны не записывалась. Хотя, честно признаюсь, — цветные сны вижу с детства, так что имеешь полное право заподозрить меня в вялотекущей шизофрении…

Мария Николаевна явно колебалась. Нахлынувшие сомнения морщили ее гладкий лоб греческой богини.

— Ладно, — решилась она наконец, — ставь еще кофе, останусь у тебя ночевать. Только учти, все, что я тебе расскажу, — строго между нами. Ты, Анька, самая моя любимая подруга, и даже тебе я не могла открыться, боялась — запишешь в сумасшедшие. — Мария Николаевна закурила, поводила в задумчивости концом сигареты по краю хрустальной пепельницы. — Иногда я и сама сомневаюсь: а было ли это, но про себя, каким-то внутренним знанием, знаю — было!

Она помолчала, наблюдая за тем, как Анна засыпает в джезву новую порцию кофе.

— Последнее время я очень много об этом думала и пришла к выводу, что все пережитое мной случается и с другими, только они либо не осознают реальность происходящего, либо, как я, боятся об этом говорить. В любом случае прослеживается прямая зависимость подобных ситуаций от психоэнергетического состояния человека и напряженности его внутренней жизни…

— Слушай, Машк, — прервала подругу Анна, — ты еще не начинала рассказывать, а я уже устала от твоего наукообразия. Не могла бы ты просто, по-человечески…

— Ладно, что с тебя взять, — согласилась Мария Николаевна. — Это случилось месяца за полтора перед защитой диссертации. Вы с Сергеем отдыхали на юге, своих я отправила в деревню, а сама работала от зари до зари. Времени оставалось очень мало, руководитель торопил, а мне искренне казалось, что все три года работы над темой пошли коту под хвост. Ничего нового о философии киников я сказать не могла, и, как ни старалась найти свой подход, получалась одна академическая жвачка. Все написанное мною казалось многократно уже читаным-перечитаным и навевало откровенную скуку.

— А почему ты взяла такую экзотическую тему? — Анна сняла кофе с огня, вынула из буфета чистые чашки.

— И вовсе она не экзотическая, просто меня с университетских времен интересовала фигура Диогена Синопского. Кругом полным-полно народу, кто обличает человеческие пороки, но лишь единицы живут по проповедуемой ими правде. Мне хотелось понять этого человека, добраться до причин его поведения, шокировавшего добропорядочное общество. Но старания мои ни к чему не приводили, диссертация была откровенным набором общих мест. В какой-то момент я даже решила отказаться от защиты — так тоскливо и пусто было на душе.

Как сейчас помню: стоял жаркий августовский вечер, над городом с раннего утра висел зной. И еще ветер, сильный южный ветер — он сводил меня с ума, нагнетая в опустевшие улицы обморочную духоту. Представляешь, в воздухе буквально физически ощущалась какая-то нервическая напряженность, казалось, еще немного — и мир расколется, изойдет мириадами маленьких молний. Хотелось дождя, хотелось тропической грозы, и уже одно ее ожидание сводило с ума. Нервы мои были на пределе, бесплодные искания иссушили мозг. Ничтожная, высосанная из пальца диссертация лежала передо мной на столе, и я готова была разорвать ее в клочки. С этим намерением я и поднялась со стула, мельком взглянула в раскрытое окно. Бесконечный, выматывающий день угасал, и вдруг я поняла, что, как в омут, падаю в сон. Единственное, что я успела сделать, это шагнуть к дивану и опуститься на него. В следующее мгновение я уже спала…