В концертном исполнении

— Знаешь, — сказал Сергей Сергеевич, задумчиво глядя на Лукина, — ты все-таки подумай насчет Москвы. Упорно ходят слухи, что с Нового года введут паспорта и прописку по месту жительства, а это значит, что проверять будут всех и каждого. В такие моменты лучше быть там, где тебя давно знают. Идет новая волна чисток, и уж на что наш институт — забытое богом место, а и то там все время что-то бурлит и варится… И пена… Ты не представляешь, сколько наша жизнь выбрасывает на поверхность пены!

Небо за окном начало едва заметно светлеть, где-то внизу проехала машина.

— Ладно, надо немного и поспать, у меня днем лекция. — Телятин тяжело вздохнул. — Какой длинный и тяжелый был день! Знаете, случаются моменты, вроде как верстовые столбы, — с них начинается новая эпоха. У меня такое чувство, что сегодня мы пережили один из них. Помяните мое слово: даром нам разрушение храма не пройдет. — Он поднял свою стопку. — Прости нас, Господи! — Выпив водку, попросил: — Аня, постели Лукину у Петьки: я думаю, пока не устроится, поживет в комнате пролетария, того не убудет…

Подождав, пока племянница вышла, и с тревогой глядя ей вслед, Телятин продолжал:

— Жалко мне ее… Я свое прожил, а ей каково… В институт не приняли — не пролетарского происхождения, надежной специальности нет. А буквально в последние дни стала какая-то нервная, будто все ждала чего. Замуж девке надо, а с другой стороны, страшно — уж больно люди-то опустились, измельчали, что-то в них появилось звериное. А она все — театр да театр! Слушай, Лукин. — Сергей Сергеевич перегнулся через стол, перешел на шепот. — Ты же ведь еще не старый, бери Аньку и уезжай отсюда. Не будет здесь ничего хорошего. Поезжайте в Америку! Они богатые, обещают нам кредит в миллиард! Коли повезет, может, наши и выпустят, а то махнете через границу… Ну а я уж здесь как-нибудь, мне все полегче будет. — Он посмотрел на Лукина. Глаза его за стеклами очков были красные, воспаленные, в голосе слышались нотки безумной надежды. — Ты только не говори «нет», ты подумай, хорошенько подумай!

Дверь открылась, Аня вернулась в комнату, прошла к себе за ширму. Лукин проводил ее взглядом.

— Пойдем, не будем мешать. Спокойной ночи, Аня! — Он поднялся, взяв с вешалки пальто и шляпу, вышел за Телятиным в коридор. Тусклая пыльная лампочка под высоким потолком заливала узкий пенал желтым унылым светом. Сергей Сергеевич присел на тумбочку, Лукин остался стоять. Закурили. Помолчали.

— Ну, что смотришь на меня? — Телятин поднял голову, устало потянулся. — Изменился? Сам знаю, что изменился. Трудно оставаться человеком в стаде скотов. Ты поди построй себе из осколков старой жизни новую! Нахлебаешься… Только голову-то вверх, а тебя все к земле да к земле, пока не начнешь, как все, жрать грязь у них под ногами! Ах, ты в очках, ах, ты говоришь на трех языках — так на же тебе, на — и сапожищем в живот! Давно бы, наверное, застрелился, если бы не она… Что молчишь?

Лукин присел рядом на корточки, понизил голос до шепота:

— Как думаете, если бы тогда меня не ранило, если бы я остался в строю, может быть, все сложилось бы по-другому? Ведь возьми мы той осенью Царицын, и большевичкам была бы хана! Вот иногда я и думаю, что во всей этой истории нам могло не хватить одного штыка — моего. — С очень близкого расстояния Лукин не мигая смотрел Сергею Сергеевичу в глаза. — Все же было как по нотам, даже усатый сидел в городе, специально затем, чтобы мы его вздернули на первом же столбе… Вот я и не верю в случайность того выстрела, понимаете, Телятин, не верю! — Лукин улыбнулся, и улыбка эта испугала Сергея Сергеевича. — Но это еще не конец, — продолжал Лукин задумчиво, — далеко не конец. В классических трагедиях минимум два акта…

Он подмигнул Телятину. Сергея Сергеевича била мелкая противная дрожь.

— Я думал, сумасшедший я, — сказал он с трудом, — теперь вижу, что ты. Имей в виду, я не выдержу пытки.

— Ну, Сергей Сергеевич, — Лукин дружески обнял Телятина, — вы меня совсем не так поняли! А теперь спать, у вас впереди трудный день…

Сделав несколько шагов по коридору, Лукин скрылся за соседней дверью. Растерянный Телятин еще какое-то время стоял в углу, лихорадочно стараясь понять, о чем он думает, потом повернулся и посмотрел на прикнопленный Петькой к стене портрет товарища Сталина.