В концертном исполнении

— Валяй! — милостиво согласился Шепетуха, пододвинув Телятникову линованный бланк счета и саркастически наблюдая, как тот со старанием выводит на нем какие-то загогулины. — Я ведь самоучка, — продолжал он, и в голосе его неожиданно прозвучали жалоба на судьбу и едва скрываемая зависть, — академиев не кончал, все своим трудом. Долбил, долбил, как дятел, вот и выбился в профессора!..

— Все! — Сергей Сергеевич отодвинул от себя исписанный листок счета. — Ротор вектора напряженности электрического поля, — начал он по-школярски заученно, — равен частной производной по времени…

— Достаточно! — прервал его тоном экзаменатора Шепетуха. — Только почему это производная у тебя не государственная, а частная? Что, дельцам теневого бизнеса математику продаешь? Да нет, меня не бойся, я тебя не заложу, но с другими, Серега, поосторожнее, держи язык за зубами! Время плохое, сам не заметишь, как загремишь под фанфары! А срок мотать…

Профессор посмотрел на слушавшего его с открытым ртом Телятникова, почесал под тельняшкой впалую грудь.

— Ну да ладно, жизни ты не знаешь, и на пальцах тебе ее не объяснить! Лучше слушай сюда! Помнишь, я про всякие там симметрии загибал? Так вот, в этих твоих писульках, — Шепетуха показал на бумажку счета, — ее, симметрии, как раз и не хватает!

Телятников кивнул, демонстрируя понятливость. Скорее всего, божественный дар речи был им к этому времени уже утерян. Звериная тоска охватила Сергея Сергеевича. Он вдруг увидел себя со стороны лежащим грудью на столе, бессмысленно пьяного в разгар яркого и веселого майского дня. Взгляд на себя со стороны редко когда доставляет человеку удовольствие, и уж тем более он труднопереносим, стоит несчастному расслабиться и приобщиться к утехам бренной жизни.

— Сем, а Сем, давай понемногу для свежести ума, — предложил вдруг Сергей Сергеевич, сам несказанно удивленный своей способностью составлять слова во фразы. Выпили без тостов, коротко, по-деловому, после чего профессор приступил к объяснению:

— Вот тут, между этими двумя закорючками, — он ткнул пальцем в одну из формул, — надо вводить зависимость от времени! Так будет и красивше, и вообще…

Что имелось в виду под «вообще», профессор не пояснил, а вытерев жирные пальцы о листок счета и по-студенчески подглядывая в извлеченную из кармана шпаргалку, на нем же и начертал несколько иероглифов.

— Не м-может быть… — На краткое мгновение пьяный туман в голове Телятникова рассеялся. Полными детского изумления глазами Сергей Сергеевич смотрел то на Шепетуху, то на получившуюся формулу, и из груди его рвался крик восторга.

— Может! — авторитетно заверил Шепетуха. — Еще как может!

— Но это же означает, что прошлое зависит от будущего.

— А я тебе о чем талдычу? — сменил гнев на милость лауреат государственных премий. — Во, видишь мостик, — показал он на знак равенства, — слева направо идешь по нему в будущее, а справа налево — в прошлое. Все, старик, в этом мире относительно! Симметрия, Серега, страшной силы ху… короче, штука!

— Но позвольте, — возмутился вдруг доцент, — это же противоречит основным законам природы!

— Эх, Сергей, — тяжело вздохнул Шепетуха, — молод ты еще, неопытен! Законы-то пишут люди! Я лично называю эту формулу двойной петлей Шепетухи: одна петля для отлова прошлого, а вторая — для поимки будущего!

— Но если формула справедлива, это полностью меняет наше представление о мире!

— Справедливости в мире не ищи, а формулу дарю! — Королевским жестом директор координационного центра перебросил смятый бланк счета на другой конец стола.

Воровато озираясь, Телятников сгреб бумажный шарик в кулак и моментально засунул его в карман пиджака. Руки его дрожали, на лбу и по всему телу выступила испарина.

— Семен… — сказал он проникновенно, и слезы благодарности выступили у него на глазах. — Можно я тебя поцелую?

Но сидевший перед ним Шепетуха как-то сразу и окончательно потерял интерес к своему собутыльнику. Надетая на его тело тельняшка, похоже, была уже и не тельняшка, а нечто вроде серой, поросшей редким волосом кожи, и выражение лица государственного лауреата стало буднично скучным. Он вдруг во всю пасть зевнул, бросил небрежно:

— Давай допьем, да я пошел!

Сергей Сергеевич хотел сказать, что никуда не пустит своего нового друга, что они сейчас же едут к нему домой говорить о святой науке, но вместо этого рука доцента привычно вцепилась в стакан и понесла его к заранее распахнутому рту. Морщась и страдая, он залил тяжелую, приторную, напоенную южным солнцем Азербайджана жидкость в приготовленное отверстие, но внутрь она вся сразу не прошла, осталась стоять налитая под горло. Только несколько позже, когда что-то там внизу сдвинулось, она разом втянулась в желудок, где ее уже поджидали селедочка в собственном соку, истерзанный в клочья неудачливый сын курицы и еще что-то, название чему Телятников вспомнить не мог, но что отчаянно, волнами просилось наружу.

— Жаль, — сказал Сергей Сергеевич и сделал усилие зафиксировать это подобие мысли в угасающем сознании. — Жаль, что столько лет прошло впустую без портвейна…