В краю родном

— Все правильно, — обиделся дед. — Ладно, пошли домой. Там посмотрим на месте.

Они захлестнули лодку веревкой и потащили. Где по снежку, там легче, где по земле — тяжелее, через все три Осиновки. Только вечером и попали домой, заволокли лодку на поветь.

А наутро заглянул к ним старик Андрей, осмотрел лодку и ошарашил:

— Её ведь не разведешь, парень. Нос да корма не так затесаны. Наоборот надо.

Дед равнодушно молчал, а Володька сокрушенно улыбался:

— А поправить никак нельзя?

— Где же ее поправишь, когда не так затесано.

Сосед ушел, ухмыляясь в бороду над незадачливыми строителями.

Река взломала лед и стала прибывать, затопила весь наволок и луга за рекой. Небо как голубика, и тепло с легким шорохом повеяло на землю.

Володьке мерещилось, как он плывет в новехонькой лодке неизвестно куда и зачем. Иногда на носу лодки являлась Наташка и глядела на него приветливо, но как будто из другого мира.

Да разве напьешься сладким воображением? Для чего оно только и дано людям? Для мук или для радости, поди пойми.

Остов лодки долго еще лежал на повети, напоминая Володьке о безмятежной юности и несбывшихся мечтах.

ЗНАКОМЫЕ МЕСТА

Все та же дорога пробегала между деревьями, какая была тут и сто лет назад. Так же извивалась, обходя овраги, перешагивала ручьи, где рассекала поле ржи, где раздвигала небольшой лесок. Заходя в деревню, дорога портилась. Прежние лужи, которые стояли испокон веку, когда еще ездили на телегах, теперь стали совсем непроходимыми, и дороге пришлось огибать деревни, протаптывать себе новый путь.

В лесу, что за последней деревней, то есть там остались теперь только печные трубы от двух или трех изб, дорогу устраивали бульдозером после каждой весны, а то бы не попасть в город.

В колхозе нынче многое строилось из кирпича, и материалу хватало. Заложили новую мастерскую, силосную башню, и был у председателя колхоза перспективный план, где интересно рассматривать чертежи, какой станет деревня через пятнадцать лет. По этому плану все деревушки, наполовину уже покинутые, сползутся в кучу. А то иные за десять верст от правления, живут там десятка два-три семей, и для них отдельный магазин содержится, а детей на зиму свозят в интернат. Прежде, правда, была начальная школа.

А как поселят всех вместе, то получатся большие удобства и выгода. И магазин один для всех, в школу хорошо ходить, и больница рядом. Не надо фельдшеру ездить к больным за тридевять земель. Преимущества такой жизни и дураку понятны.

Молодой председатель Валентин Иванович хлопотал, чтобы все шло по проекту, строил казенные дома на две семьи, переселял туда людей. И все шло вроде бы хорошо, люди свыкались с новым проектом и всякими усовершенствованиями. Только дед Валентина Иваныча, старый Петрован, говорил, что все это делается не от силы, а от бессилья. Как это бывало на войне, все силы стягивают в кулак. Значит, линия фронта уменьшается. То-то и оно, прироста населения нету, а есть убыток сельского населения. А что такое население? Это самое главное стратегическое оружие.

Иногда Валентин Иваныч, соглашался с дедом, иногда сердился, не соглашался, мол, тоже мне выискался теоретик. Ведь и перед наступлением силы стягивают в кулак. Хорошо тебе рассуждать, сидя на печке. Теперь техника решает все, прошли старые времена. Но сам хорошо понимал, что работать некому. И техники полно, и платят хорошо, а людей нету. И оттого, что ты переселишь их в одну кучу, запихнешь в стандартные, благоустроенные дома, работников не прибавится.

В тот день он сидел в конторе и видел, как по дороге идет хилая цепочка отпускников. «Вот они, кадры, — подумал он. — Все ведь здешние люди». Кое-кого он даже узнал. Например, Володьку Мокрецова, который работал где-то в библиотеке, Галинку, Наташку, Зойку Елисеевнину с братом Василием. Все здешние. Если бы они остались тут в свое время да обзавелись семьями, какая бригада бы получилась. Да что бригада, целый колхоз! Если бы они не уехали, было бы с кем работать, только поворачивайся. Да ведь и не только они уехали, а многие.

Валентин Иваныч сел в машину и поехал посмотреть, как строят шабашники склад для удобрений. Дело там шло на полную катушку, шабашники работали на совесть. Хранилище росло как на дрожжах.

Смотрел он, смотрел, и стало ему противно. Как будто в доме покойник, все горюют, плачут, а тут пришли посторонние люди, равнодушные, и гроб сколачивают поскорее, и могилу роют весело, рьяно, с огоньком. Что им чужое горе, когда деньгу можно зашибить?

Домой в тот день Валентин Иваныч отправился по берегу реки, напрямик. Мальчишкой он тут, бывало, удил рыбу. Место хорошее, рыбное. Десяток ручьев впадало здесь в реку, и рыба всегда стояла. Посреди реки когда-то лежал остров, делил русло на два рукава. Но малый рукав давно уж заперли сплавщики. Самую горловину завалили хламом и бревнами. Вода перестала бежать, рыба пропала, все заросло травой, заболотилось, завоняло. Испортили реку. Зато сплавщикам легче работать, лес идет по руслу, не разбрасывает его.