В темном лиственничном лесу береза заметна издали. Кора белая, листья светлые — попробуй спрятаться! А она прячется, еще и как прячется. Есть на Старом плесе целая березовая роща, а всего два или три человека в ней и побывало. Я сам открыл ее неожиданно. Говорили, где-то у Старого плеса стоит охотничья избушка. Ее, мол, еще Кадацкий построил. Жил в этих краях знаменитый рыбак и охотник. Вот я и хотел найти его избушку.
На попутной машине добрался до плеса и начал искать. Полдня затратил, перемерял все болотины, пересчитал все кочки, но так и не нашел зимовья. Зато наскочил на эту рощу. Оно даже не роща, а так: темнеет небольшая бочажина, с одной стороны в нее втекает ручеек, с другой вытекает, и вокруг бочажины штук двадцать берез. Стоят себе кружком, глядят в воду, словно любуются. Да интересно так стоят. Большая береза, маленькая, снова большая и снова маленькая. Хоровод да и только.
Лишь в одном месте пусто. Как раз там должна бы стоять маленькая березка. То ли сама не выросла, то ли срубил кто? Я даже пень поискал, но ничего не нашел и представилось мне, что это березы-красавицы водили вокруг бочажины хоровод, а одна взяла и убежала тайгу посмотреть. Теперь заблудилась, ходит одна среди хмурых лиственниц, аукает сестриц-подружек.
Полюбовался я стоящими вокруг бочажины березами и говорю им:
— Что же это вы, красавицы, прячетесь от людей? Шли бы к дороге или куда на видное место. Пусть все на вас смотрят, все радуются.
Молчат березы, только круглыми зубчатыми листьями шелестят тихонько.
Я напился из ручейка воды, еще немного отдохнул у берез и ушел к дороге. И вот там, у самой обочины, я увидел ту березу-беглянку. Вернее, не всю березу, а оставшийся от нее метровый пень. Вершину у березы кто-то срубил на топорище. Ехал на машине, остановился и срубил. Хозяин! Знает, что березовое топорище самое отменное, вот и срубил.
А может, он казнил эту березку за то, что к людям вышла?
На самом спуске к Горелым озерам как раз среди тропы пробивается родничок. Серьезный, страх! Обычно голос у родничков звонкий, веселый, этот же ворчит, словно старый дед: «Бум-бурум, бум-бурум».
Здесь же, на тропе, разлилось озерко в суповую тарелку величиной. Вода в нем прозрачная, дно усыпано желтыми песчинками. Из-за этих-то песчинок озерко далеко видно, будто солнце играет на тропе.
Как-то в сторону озер прошел медвежонок. Где ступил ногой — там след. На болоте небольшие залитые водой ямки, на косогоре — пальцы пересчитать можно, а в озерке заметны даже коготки. Я, как увидел этот след, насторожился. Обычно такой малыш не гуляет в одиночку, встретиться же с мамашей — радости мало. Кто знает, что у нее в голове? Но ничего, обошлось.
Дня через два, как только прошумел теплый июньский дождь, я прихватил удочки и снова отправился к озерам. Вода давно размыла все следы, словно никакого медвежонка здесь и не было.
Подхожу к серьезному родничку, гляжу, а в озерке отпечатана медвежья лапка. Четкая-четкая, будто медвежонок прошел здесь какой-то час тому назад. Хорошо просматривается круглая пятка, чуть дальше развернулись веером небольшие пальчики, у каждого пальчика оставил свою бороздку коготок.
Вот она какая, вода! В одном месте все следы уничтожила, в другом сберегла, словно на память. Мне даже представилось, как дождевые капельки солдатиками выплясывали над этим следом, а достать не смогли.
Постоял я у озерка, полюбовался отпечатком медвежьей лапы, а потом вдруг взял да и поставил рядом свой сапог. Пусть, мол, вода посторожит и мой след.
Кедровка, что наблюдала с ближней лиственницы, аж подпрыгнула от возмущения. Смотрю на нее, слушаю, а что кричит, не пойму. Может: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней!», а может, ей обидно, что не сообразила раньше меня оставить свой след рядом с медвежьим.
Чаще всего роса выпадает в ту пору, когда под деревьями стоят густые тени и только уханье совы да крик зайца будят уснувшую тишину. Свершается все быстро и совсем незаметно. Только что ходил проверять поставленные на налимов жерлицы и трава была совершенно сухой, а через каких-то полчаса вымочил брюки выше колен.
Конечно же, ночью от росы никакой радости. Скорее наоборот. Сыро, зябко, неуютно. Росинки же терпеливо висят на траве и ждут своего звездного часа — ждут солнца. Лишь оно взойдет, каждая вспыхнет, что настоящая звездочка, рассыпет вокруг мириады колючих лучиков, отразив в себе и деревья, и реку, и даже высокое небо.
Только с солнцем к росинкам приходит настоящая жизнь. Но оно же скоро и убьет их. Посветило час-другой, и уже качаются да качаются на ветру совершенно сухие травинки, словно никакой росы и не было.
Ан нет. Вот под корягой, что выставила из осоки свои рога-корни, притаилась целая семейка выпавших ночью капелек. Не захотели рисковать собой, не стали выставляться на солнце и сохранились. Пусть в тени, пусть в неуютности, да и отражают в себе не деревья, реку и небо, а одни гнилые сучья, но все равно до обеда продержались. Хитрые росинки, расчетливые.