В краю танцующих хариусов. Роска

Сетки у меня не было, но попытать счастья хотелось.

— Давай возьмем собаку, — предлагаю Сашке.

— Куда ей на кривых лапах? — смеется тот. — Ну ладно, бери. На безрыбье и рак рыба.

Надели лыжи, позвали Бульку, а она от избушки не отходит. Тогда я сунул ее в рюкзак. К месту подошли уже в полной темноте. Выпустили Бульку, зажгли по сторонам два костра и принялись разбирать хворост. Работаем осторожно. Ветку-вторую выдернешь и прислушиваешься.

Еще не разобрали и половины кучи, как Булька загавкала. Сидит под чозенией и лает. Присветили фонариком, а на ветке соболь. Не будь Бульки, ушел бы, только его и видели. Вот уж мы с нею носились! Не знали, как и приласкать…

Когда я возвращался в поселок, Булька всю дорогу бежала впереди и по-хозяйски заглядывала под каждый куст, будто она и вправду настоящая охотничья собака. Я даже ругал ее за то, что портит лыжню.

В тот день автобуса не было, и мы все пятнадцать километров топали пешком. Наконец добрались до водонасосной станции, а за нею открылся весь поселок. Заснеженный, нарядный. Булька вдруг остановилась, настороженно посмотрела на меня и села прямо на дорогу:

— Ты чего, трусишка? Иди, не бойся. Никто тебя не тронет.

А Булька не идет. Я к ней, она убегает. Откровенно говоря, мне было не до этого. Слишком уж соскучился по дому. О собаке вспомнил только на второй день. Кинулся к пекарне, водонасосной станции, побегал по поселку — нигде нет…

К той избушке, где я жил с Булькой, попал только в конце февраля. Избушка еще глубже ушла в снег, у порога намело сугроб метровой толщины. Чтобы открыть дверь, пришлось отгребать его валенком в сторону. Копнул раз-другой, и вдруг нога уперлась во что-то твердое. Копнул — Булька! Лежит, пристроив голову на лапки, словно спит. А голова ее повернута в сторону моей лыжни…

Эх, дети!

Избушку в Березниковом строил какой-то чудик. Мало-мальски искушенный в таежной жизни человек ставит зимовье так, чтобы и вода была рядом, и сухостоя на дрова хватало. Да и место выбирает поуютней. Этот же, наверное, пришел в тайгу отдохнуть от колготной городской жизни. Помню, что-то подобное я читал у поэта Завадского:

Друг, совмещенные блага
Не для возвышенных душ!
Надо бежать, бедолага,
В одноэтажную глушь…

Вот он и облюбовал возвышающийся над кочковатым болотом бугор. То ли этот бугор был из какой-то необычной почвы, то ли под ним бежала какая-то особая вода — не знаю, но лиственницы на бугре вымахали метров за тридцать. И не так, чтобы очень уж толстые, а высоченные — шапка валится.

Избушку чудак решил втиснуть между стоящих на отшибе четырех лиственниц. Подровнял вздутую у корней землю, вывел между стволов бревенчатые стены и прорубил три окна.

Не скажу, долго ли, коротко ли жил он в таежной глуши, но к концу лета его здесь уже не было. Осталась только надпись над дверью: «Человече, береги сей уютный вигвам. Он строен для отдыха души и измученного тела. Домовладелец Вася».

За Васей на бугор явились рыбаки. Они расширили нары, заколотили два окна толстой фанерой и принялись заготавливать рыбу. С ледоставом исчезли и они, оставив после себя десятка два пустых бочек и щетинящиеся гвоздями вешала для рыбы.

Меня избушка встретила полураскрытой дверью множеством звериных следов. Кто здесь только не гулял! Соболь, заяц, лиса, горностай и, конечно же, росомаха. А полевок так и не сосчитать. Уезжая, рыбаки вылили на мох рыбный рассол. Вот звери и кинулись на солонину.

Лиса с соболем, эти еще как-то осторожничали, а заяц и горностай наследили прямо у порога. Может, даже заглядывали в избушку. У самого окна две свежие ямы-копанки. Не так давно здесь гостили олени.

Хотелось повнимательней осмотреть все следы, но нет времени. Уже вечереет, а еще нужно натаскать с болота сушняку, сварить ужин и вообще приготовиться к ночи.

Когда принялся растапливать печку, неожиданно заметил у самого поддувала след от бараньего копытца. Махонький и до того свежий, словно только лишь отпечатанный. Гляжу на этот следок и радуюсь. А чему, собственно радоваться? Баран в гости заходил!

И кто бы мог подумать, что этот толсторог окажется легким на руку. Вернее, на копыто. Поужинав макаронами с «Завтраком туриста», я убрал посуду и лег спать. Спасибо, кроме бочек рыбаки оставили в Васином домовладении штук пять двухспальных матрацев и кучу всякой одежды.

Сплю тихо-мирно — и вдруг как загремит! Вообразите только, висевшая под потолком кастрюля вместе с мисками-ложками ни с того ни с сего свалилась на пол.

Мечусь в темноте и никак не могу нащупать фонарик. Ага, вот спички. Рядом с ними и фонарик. Лежали под рукой, а я шарил кто его знает где. Обегаю лучом фонарика избушку. Нигде никого. Здесь топор, там одежда на колышках сохнет, чуть в стороне валенки. На полу валяется котелок, мыло, кастрюля со всем содержимым и глухариное крыло, которым я сегодня подметал стол. Виновника, что устроил переполох, нигде не видно.