В краю танцующих хариусов. Роска

К счастью, медвежьи когти, располосовав грубую кожаную куртку, пиджак и рубашку, оставили на плече охотника лишь небольшую царапину. Однако и ее хватило, чтобы на второй день, прихватив только то, что вместилось в рюкзаки, охотники выбрались на трассу и попутной машиной укатили в Магадан. Брошенные на берегу Фатумы матрацы, мешки с провиантом и даже железная печка вскоре перекочевали в кладовку к запасливому Шуриге. Там же оказалась и пятилитровая бутыль рыбьего жира, которым охотники планировали приманивать к капканам зверей.

Каша получилась наваристая и очень ароматная. Я сам съел несколько ложек. Ничего. Только плохо, что без соли. Но солить никак нельзя. У отведавшего соленой пищи хищника притупляется обоняние. Ведь не секрет, что первобытные люди имели прекрасный нюх. Они не хуже волка или тигра могли учуять по запаху спрятавшегося в кустах оленя. Но со временем человечество пристрастилось к соли и теперь, если кто что и унюхает, то всего лишь, как у соседа пригорели блины или убежало молоко.

Часть каши я выложил рядом с кострищем, часть оставил на большом плоском камне, что лежит у тропы к Лиственничному. Затем намочил в рыбьем жире тряпку, привязал к ней веревку и проложил между кострищем и камнем ароматную дорожку. Как только росомаха отправится обследовать свои владенья, обязательно наскочит на эту дорожку. Тем более, что в прошлый раз она отметила кострище мочевой точкой. Волки, лисицы, росомахи и другие звери в тех местах, где им удалось поживиться, ставят свою отметку. Территория, мол, занята, и нечего здесь другим делать. Получается, что теперь это кострище не только мое, а и росомахино. Наше общее, так сказать.

Съев кашу, росомаха обследует поляну вокруг кострища и наткнется на пахнущую рыбьим жиром дорожку. По этой дорожке она дойдет до камня и таким образом получит еду уже ближе к Лиственничному. В следующий раз я подкормлю росомаху у ивового куста и в конце концов подманю ее к самой избушке.

В первую же ночь к моей приманке явились рыжие полевки. Удивляюсь, откуда у них такая прыть? Ведь ни овса, ни рыбьего жира эти зверьки и в глаза не видели. Но гляди, выели целый угол. Словно всю жизнь одной заправленной рыбьим жиром овсянкой и питались. Прибегали и убегали полевки каждая своей дорожкой. Вот и натропили за ночь добрую сотню строчек-ленточек.

Через два дня кашу отыскали горностай и заяц. Заяц ничего не тронул. Он потоптался у кострища, схрумкал стебелек кипрея и ускакал в ивняковые заросли. Горностай принялся было грызть замерзшую кашу, потом оставил это занятие и направился в гости к полевкам. Узкое и гибкое его тельце легко проскользнуло в нору, и скоро в подземном жилище начался великий переполох.

Одни полевки метнулись в узкие отнорки, в надежде, что горностай туда не пролезет. Другие, более проворные, выскочили наружу и стрельнули в разные стороны. Лишь самая толстая и неповоротливая полевка не успела ни убежать, ни спрятаться и попала горностаю в зубы. Маленький хищник выбрался из норы, унес добычу под корни старой ивы и там съел.

То ли полевки не заметили, как горностай расправился с их соседкой, то ли они давно платят дань этому злодею и принимают его разбой, как горькую неизбежность, — не знаю. Но, так или иначе, они, словно ничего не случилось, в следующую ночь снова собрались у каши и опять выели порядочный кусок.

Через неделю по успевшим запорошиться легким снежком следам горностая примчался соболь. В первую очередь он покопался под старой ивой, разыскивая то ли горностая, то ли его добычу. Затем направился к кострищу и принялся за овсянку…

А росомахи все не было. Я уже начал сомневаться в успехе своего предприятия. Наверное, это была случайная росомаха и задержалась у Фатумы на короткое время. Расстроившись я несколько дней не появлялся у кострища и даже затолкал овсянку и рыбий жир подальше.

Недели через две мы уехали грузить сено на Соловьевские покосы и провозились чуть ли не до ночи. Возвращаясь домой, я шел мимо Фатумы, и сразу же повезло. У самого берега наткнулся на следы моей Роски, как я успел окрестить росомаху. Молодец! Нашлась, бродяга!

У ольховникового куста росомаха остановилась, заглянула в пустое птичье гнездо и направилась прямо к кострищу. Там она подобрала всю кашу, даже снег, что лежал под нею, съела. Затем, без всяких кружений, вышла прямо на дорожку-потаск и вскоре отыскала камень. Там она тоже тщательно подобрала мое угощение и… что это? Роска направилась к дорожке, которую я протоптал, гоняя от Лиственничного к кострищу и обратно. Выйдя на дорожку, росомаха — умница какая! — повернула в сторону Лиственничного. Шла она без опаски. Ни разу не остановилась, чтобы оглянуться или прислушаться. Словно пользовалась этой дорогой всю жизнь.

Не дойдя до моей избушки какой-то полсотни шагов, она легла на снег и долго там лежала. Снег под нею подтаял и взялся коркой. На корке осталось несколько светло-коричневых волосков.

Ура-а! Наша победа! Это она. Та самая, что расправилась с лайками Пироговского. Пришла-таки, красавица, в гости. А я думал, ползимы подманывать придется.