В круге света (сборник)

В мою бытность на железной дороге вместе с нами в одной бригаде составителей работал Витька по прозвищу Хохол, хотя корнями он происходил из-под Новгорода Великого. Ростиком небольшой, худенький со светлыми редкими и вечно не стриженными волосами. На работе носил здоровенную кепку и кирзовые сапоги, почему-то сорок четвертого размера. Портрет можно дополнить большой оттопыренной нижней губой, с неизменно чадящей на ней «беломориной».

Я когда поступил к ним в бригаду, то поинтересовался у моего учителя, почему, мол, Хохлом человека прозвали, ведь по виду он совершеннейший москаль. И получил в ответ:

– Не знаю, это еще до меня было.

Оказалось, Витька был незауряднейший врун. Он врал налево и направо, врал там, где и не нужно было бы врать, но такая уж в нем была изюминка.

Особенно он любил знакомиться с вновь поступающими к нам на работу. Часто ему самому давали учеников, специалист он был знающий и исполнительный, больше него на горке, почитай, никто и не проработал.

Так вот и слушаешь, как он с Мишей Боярским познакомился в ресторанчике под Новгородом, и не только познакомился, но и рюмочку с великим артистом на брудершафт опрокинул, как ходил по Балтике на сухогрузе, осваивал вертолет.

Но особенной, любимой, что ли, темой его повествований были самолеты. Здесь уж он фантазировал вовсю, что только ни летало по воздуху, управляемое штурвалом в пьяных руках нашего товарища. Пока я с ним работал, почти все типы самолетов изучил. Поскольку самолетов в мире много, да и текучка у нас на предприятии тоже была немалая, то самолетная тема поднималась в нашем обиходе чуть ли не каждую смену.

В разговорах с ним трудно было отличить, когда он врал, а когда говорил правду, поэтому мы, даже узнавая от него, что в управлении дают зарплату, на всякий случай информацию старались перепроверить, а уже потом и за деньгами бежали.

Рассказывали про него, как они с другом напились и прогуляли рабочую смену, а табельщица их увидела. Им нужно на работе вагоны проверять, а они возле железнодорожного вокзала пьяные пляшут. Поднялся шум и на следующий день Хохла заставили писать объяснительную записку. То, что он в ней написал, навсегда осталось в истории нашей станции, вместе со списками ветеранов труда и кавалеров орденов.

А написал он приблизительно следующее:

«Такого-то числа мы с товарищем Н. спешили на работу. Утром, проходя через лесок, в районе вагонного депо, я неожиданно наступил на гадюку, и та ужалила меня в ногу. Поскольку укус гадюки может быть даже смертелен, я попытался немедленно отсосать яд из раны, но дотянуться ртом до места укуса не смог. Тогда товарищ Н. сделал это за меня. После чего мы решили нейтрализовать змеиный яд, попавший в наши организмы. По этой причине и вернулись в город купить водки для обеззараживания раны и нейтрализации яда. За этим занятием нас и застала табельщица. Прошу руководство станции отметить самоотверженные действия товарища Н. при спасении моей жизни и представить его к награде».

Рассказывали, что, читая эту объяснительную записку, хохотало все руководство нашей станции. Конечно, можно было вытряхнуть Хохла из его кирзух сорок четвертого размера и заставить показать следы от укуса гадюки, но любоваться на его грязные портянки охотников не нашлось. Дело замяли, но, правда, и Н. к награде не представили.

У Витьки не было никакой личной жизни. Жена допускала его к себе только в дни аванса и получки, а так наш товарищ частенько ночевал на работе, подложив под себя телогрейку и устроившись на ящиках с рабочей одеждой. Сперва у нас была старая грязная будка, но потом она сгорела, и нам построили шикарный двухэтажный коттедж с консьержкой при входе, но мы по привычке продолжали называть его «будкой». Так вот, на втором этаже в комнате, выделенной для нужд нашей смены, среди блеска импортного кафеля и коротал ночи наш опальный товарищ.

Никогда не забуду, как однажды он обнюхивал банку с борщом перед обедом. Спрашиваю его:

– Ты чего там вынюхиваешь?

– Сегодня меня теща на работу собирала, не подлила бы чего.

Я понял, что здесь он действительно не шутил. С тещей они искренне ненавидели друг друга.

Помню, как-то, наверно, по осени с Хохлом случился удар. Мы сидели в будке, и он нам бахвалился, как его брали с собой на дело профессиональные карточные шулера, хотя, может, он и не врал, в карты его действительно никто из наших переиграть не мог. Вдруг Витька захрипел, запрокинул голову назад и сполз спиной на сиденье. Мы испугались, я побежал за нашатырем, а ребята вызвали «скорую». Сперва его положили в городскую больницу, а потом он еще с месяц лечился в Москве в нашей железнодорожной клинике.

Я уже не помню, что там с ним было, по-моему, что-то с давлением, но после этого случая наш товарищ заскучал и перестал уже так лихо заскакивать на поручни, руководя движением состава вагонами вперед.