В крымском подполье

— Большевиков шесть миллионов, а населения сто девяносто миллионов. Почему же все солдаты дерутся за Сталина?

— Молодые русские очень любят драться, — ответил я серьезно. — Я сам, будучи мальчишкой, любил драться. Бывало из носу кровь бежит, а все дерешься.

Немцы переглянулись.

— А далеко до Урала? Холодно там?

— Очень холодно. Я там был. Сбежал от холодов. Но как же вы на Урал попадете? Надо сначала Москву взять.

Солдат сказал развязно:

— В Москве большевики потопили три миллиона жителей. Фюрер приказал нашей армии отойти от Москвы на тридцать километров и не входить в нее до тех пор, пока иностранные журналисты не приедут в Москву, чтобы убедиться в варварстве большевиков.

В комнату вошел ефрейтор, и солдаты оборвали разговор. Я закончил работу и ушел, обрадованный благополучным окончанием столь неожиданных приключений.

«Николай», видно, очень волновался.

В мастерской я все ему рассказал. Мы сделали выводы; «У немецких солдат нет уже прежней уверенности в победе. И с Москвой у них дело не вышло. Москва — наша».

Известие о том, что Москва наша, постарались немедленно распространить.

Мы посмеивались: гитлеровский дурачок Отто утопил в метро полтора миллиона, зенитчики — три. Интересно, сколько утопят другие?

Согласно решению комитета, я сообщил Лидии Николаевне пароль и поручил ей разыскать наборщицу Никишову.

Лидия Николаевна пошла в типографию. Она назвалась старой знакомой Никишовой. Один из рабочих сказал ей, что Никишова наниматься еще не приходила. Срок, в течение которого она должна была «отсиживаться», еще не кончился, и нам ничего другого не оставалось, как ждать.

Я считал, что уже пора привлечь к подпольной работе Василия. Пригласив его к себе на чай, я как бы между прочим сказал:

— Вы уже знаете, что Ростов на Дону взят Красной Армией?

— Слышал.

— Идут упорные слухи, что у нас вот-вот должен высадиться десант.

— Это и по поведению немцев заметно: сильно нервничают.

— Нам нужно чем-то оправдать перед Красной Армией свое пребывание на оккупированной территории.

— Я тоже об этом не раз задумывался, — вздохнул Василий, — но не знаю, что делать. Человек я беспартийный, знакомых таких не имею, кто мог бы помочь.

— Об этом я и хочу с Вами поговорить. На днях я встретил одного человека. Он мне откровенно признался, что связан с подпольной организацией. Ему дали задание организовать советски настроенных людей. Он хочет и меня привлечь к этой работе. Я решил посоветоваться с вами. Думаю, нужно пойти на это. Мы же русские люди и не можем примириться с оккупантами.

— Это вы, Петр Иванович, правильно сказали! — с жаром отозвался Василий. — Русскую душу у нас никто никогда не вырвет.

— Мой знакомый так и говорил. Плохо, что оружия у нас нет.

Василий подумал, видимо окончательно решившись, подозвал меня к окну:

— Видите?

За окном у нас была огромная воронка — еще от немецкой бомбы. Местность болотистая, воронка сразу наполнилась водой, она так и стояла вечной лужей.

— Там на дне винтовок двенадцать. Наши побросали. Я сам свою винтовку туда бросил. Можно достать, вычистить. У меня есть и люди. Только сигнал подай — пойдут куда угодно и оружие найдут.

— Очень хорошо! — обрадовался я. — Свяжитесь с этими людьми. Организуйте сначала небольшую группу, три — пять человек. Если людей будет больше, организуйте вторую группу. Назначьте руководителей, возьмите на учет все оружие. Смотрите, чтобы эти люди друг друга не знали. И вообще, все дело нужно держать в строжайшем секрете.

— Это я отлично понимаю. Один болтун всех может загубить.

— Безусловно. Давай, Василий, действуй! Связь держи со мной, а я буду докладывать подпольщику.

— Согласен!

Еще я ему сказал, что нужно установить наблюдение за немцами, узнать, где какие их части расположены, где какие огневые точки находятся. На том берегу все должны знать.

— Понятно, разведка необходима, — ответил Василий.

— Сделайте так, чтобы каждый патриот ею занимался.

— Все будет сделано.

— А какое ваше мнение о Ларчике? — спросил я его перед уходом. — Вы знаете его больше, чем я.

Василий помялся:

— Ларчик хороший парень, но невыдержанный, выпить любит. Последнее время он что-то все навеселе и песни распевает. Что у него за радость такая, не знаю. С ним о таких делах я бы не советовал вам говорить.

Я забеспокоился. Ведь Ларчику-то был известен тайник с моим портвейном в курятнике!

На другой день я зашел к Ларчику. Вместе с сынишкой он лежал на кровати и громко пел. Увидев меня, он сразу умолк.

— Слушай, друг мой: ты что-то часто стал песни петь.

— А что же делать? Жена белье ушла стирать, а я ребенка забавляю.

— А ты у меня бутылочки не тянешь для забавы?

— Ну что вы, разве я себе позволю!

— А ты все-таки скажи по-честному: если сосчитать, сколько не досчитаюсь бутылок?

Он смутился и, видимо испугавшись, что я действительно хочу проверить его, признался:

— Знаете, Петр Иванович, признаюсь вам по-честному: что хотите делайте, но не могу, ей-богу не могу проходить спокойно мимо курятника. Магнит, понимаете, прямо магнит, так и тянет!