В кварталах дальних и печальных

Ничего не надо, даже счастья
быть любимым, не
надо даже теплого участья,
яблони в окне.
Ни печали женской, ни печали,
горечи, стыда.
Рожей — в грязь, и чтоб не поднимали
больше никогда.

Не вели бухого до кровати.

Вот моя строка:
без меня отчаливайте, хватит —
небо, облака!
Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слезы лейте.
Только без меня.

Ничего действительно не надо,

что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь.

2000

«А грустно было и уныло…»

А грустно было и уныло,
печально, да ведь?
Но все осветит, все, что было,
исправит память —

звучи заезженной пластинкой,

хрипи и щелкай.
Была и девочка с картинки
с завитой челкой.

И я был богом и боксером,

а не поэтом.
То было правдою, а вздором
как раз вот это.

Чем дальше будет, тем длиннее

и бесконечней.
Звезда, осенняя аллея,
и губы, плечи.

И поцелуй в промозглом парке,

где наши лица
под фонарем видны неярким —
он вечно длится.

2000

«Дай нищему на опохмелку денег…»

Дай нищему на опохмелку денег.
Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник,
дурак, игрок.

Не первой молодости нравящийся дамам,

давно небритый человек со шрамом,
сопляк, сынок.

Дай просто так и не проси молиться

за душу грешную — когда начнет креститься,
останови.

…От одиночества, от злости, от обиды

на самого, с которым будем квиты, —
не из любви.

2000

«Свернул трамвай на улицу Титова…»

Свернул трамвай на улицу Титова,
разбрызгивая по небу сирень.
И облака — и я с тобою снова —
летят над головою, добрый день!

День добрый, это наша остановка,

знакомый по бессоннице пейзаж.
Кондуктор, на руке татуировка
не «твой навеки», а «бессменно Ваш».

С окурком «Примы» я на первом плане,

хотя меня давно в помине нет.
Мне восемнадцать лет, в моем кармане
отвертка, зажигалка и кастет.

То за руку здороваясь, то просто

кивая подвернувшейся шпане,
с короткой стрижкой, небольшого роста,
как верно вспоминают обо мне,

перехожу по лужам переулок:

что, Муза, тушь растерла по щекам?
Я для тебя забрал цветы у чурок,
и никому тебя я не отдам.

Я мир швырну к ногам твоим, ребенок,

и мы с тобой простимся навсегда,
красавица, когда крупье-подонок
кивнет амбалам в троечках, когда,

весь выигрыш поставивший на слово,

я проиграю, и в последний раз
свернет трамвая на улицу Титова,
где ты стоишь и слезы льешь из глаз.

2000–2001

«Из школьного зала…»