В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец»

Пользуясь случаем, приносим глубокую благодарность всем, кто щедро делился с нами своими знаниями, материалами и библиографическими сведениями. Особое и отдельное спасибо — В. Беспрозванному, Н. А. Богомолову, М. Боровиковой, Стефано Гарзонио, А. И. Ильф, Л. Ф. Кацису, О. А. Коростелеву, Е. Ю. Литвин, С. З. Лущику, Вл. И. Новикову, А. Е. Парнису, Е. В. и Е. Б. Пастернакам, Л. Рукману, А. Ю. Сергеевой-Клятис (составителю примечаний о Б. Пастернаке для данного комментария), А. Б. Устинову, И. Фрайману, Е. Л. Яценко, а также почившему «Гурийскому клубу» в лице А. А. Громова и М. И. Свердлова.

Цитаты из мемуарных и архивных источников в основном были приведены в соответствие с нормами современной орфографии и пунктуации.

Книга написана при финансовой поддержке Министерства образования РФ, грант для поддержки аспирантов, шифр гранта А03–1.6–8. Посвятить свою книгу мы бы хотели светлой памяти Семена Израилевича Липкина.

Мария Котова

Олег Лекманов

Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец»

1. …таким образом, оставив далеко и глубоко внизу февральскую вьюгу <…> мы снова отправились в погоню за вечной весной… — Описывается путешествие Катаева (далее К.) с женой в Европу в 1974 г.

2. Думаю, что мне внушил идею вечной весны (и вечной славы!) один сумасшедший скульптор, с которым я некогда познакомился в закоулках Монпарнаса, куда меня на несколько недель занесла судьба из советской Москвы.

Он был знаменитостью сезона. В Париже всегда осенний сезон ознаменован появлением какого-нибудь гения, о котором все кричат, а потом забывают.

Я сделался свидетелем недолгой славы Брунсвика. Кажется, его звали именно так, хотя не ручаюсь. Память мне изменяет, и я уже начинаю забывать и путать имена. — Прототипом Брунсвика послужил всемирно известный ваятель, уроженец Смоленска, Осип (Иосель Аронович) Цадкин (Zadkine) (1890–1967), с 1909 г. проживавший в Париже (по адресу: 100 bis rue d’Assas). См. реплику К. о том, что образ Брунсвика в романе «Алмазный мой венец» (далее: «АМВ») «навеян образом парижского скульптора Цадкина» (Сов. культура[44]). Автор многочисленных монументальных скульптур (одна из самых знаменитых — «Большой Орфей» в парке Миддельхейм в Антверпене, 195(5 г.), Цадкин, как и К., в Первую мировую войну добровольцем ушел на фронт. Как и К., он на войне был отравлен газами. Парижскую мастерскую Цадкина К. посетил в 1931 г. С другой стороны, творческая задача, которую ставит перед собой катаевский «сумасшедший скульптор», заставляет счесть его — пусть неполным, но alter ego автора произведения «Алмазный мой венец»: по-видимому, не случайно фамилия «Брунсвик» звучит сходно с фамилией «Брунс» (под этой фамилией в романе «Двенадцать стульев» выведен сам К., о чем упоминается на страницах «АМВ»), Фигура некоего Брунсвика, изваянная из камня, наряду с другими 30 скульптурами украшает пражский Карлов мост. Согласно разысканиям Ю. К. Щеглова, «фамилия „Брунс“, видимо, одесского происхождения» (См.: Щеглов Ю. К. Комментарии // Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. М., 1995. С. 629).

3. Он почему-то обратил на меня внимание — может быть, потому, что я был выходцем из загадочного для него мира советской Москвы. — Об этой заграничной поездке К. см. в дневнике Вс. Иванова: «Катаев хвастался своей высокой идеологичностью за границей. А сам больше по кабакам ходил. И все знают, и всем скучно слушать его брехню» (Иванов. С. 26). В свою очередь, К. обозвал Иванова «доморощенным гением» в той своей, так и не опубликованной, заметке, где он указывал, что «с легкой руки бюрократов от литературы почему-то (?) вошло в практику без зазрения совести и не жалея государственных средств, издавать кого попало, что попало, как попало и куда попало» (ОР ИМЛИ. Ф. 107. Оп. 1. Ед. хр. 19).