В лабиринтах Зазеркалья…

Весь ХХ век был потрачен Россией попусту: на попытку создать новый общественно–экономический строй, а затем на возвращение к прежней формации, уже существенно изменившейся за «прозёванное» время. В итоге народы России после распада СССР остались в полной растерянности, как, в апокрифе о  царскосельской пародии Пушкина: «стоят в недоумении народы, не зная, спать или вставать» и не понимая, в каком же государстве они жили – то ли при непонятном «социализме», то ли, прости господи, при неведомом «коммунизме». Это ведь только в восторженной утопии Маяковского трамваи уже на следующий день после революции пошли «при социализме». Это ведь только в известной песне, уже спустя много лет после смерти Маяковского, восторженно провозглашалось: «Наш адрес – не дом и не улица, наш адрес Советский Союз»».

Не будет преувеличением сказать, что на протяжении века страна вращалась в вихре словесного маскарада, пустых призывов и невыполненных посулов. Причём, пользуясь блестящей метафорой Андрея Вознесенского, маски были ещё и без лица.

Невнятность понятия «особого пути» порождает всё более сильное тяготение к исторической правде. Чтобы достичь этой правды, следует разобраться в главных конструкциях идеологии «большевизма», в котором на ленинизм наслаиваются существенные сталинские поправки. Среди них наибольший интерес для меня представляет построение новой, «социалистической», культуры. В основе «политики партии в области культуры» лежали два постановления – 1925 и 1932 годов, всё более и более сужающие возможности свободного развития литературы и искусства. После ликвидации художественных группировок и создания единого Союза писателей партийный контроль над любыми формами идеологии в стране стал глобальным. Партийные постановления о литературе и искусстве причинили советской культуре непоправимый ущерб и идеологически подготовили годы большого террора.

ХХ съезд КПСС предпринял существенную попытку разгрести в идеологии страны завалы сталинизма, но не смог довести эту работу до конца ввиду слабости и половинчатости занятых Хрущёвым позиций. Хрущёв освободил тысячи безвинно репрессированных в эпоху Сталина людей, но борьба с «культом личности», провозглашенная им, постепенно приобретала, как и само это понятие, всё более формальный характер. Встречи Хрущёва с интеллигенцией оборачивались командами, угрозами и криками. Параллельно с демократическими преобразованиями он учил поэтов писать стихи, а колхозников выращивать кукурузу, расстреливал бунтующих рабочих Новочеркасска, угрожал похоронить капиталистов. Он стучал башмаком в ООН и тайной установкой ракет на Кубе чуть было не вверг мир в третью мировую.

В брежневские годы, названные «застоем», интенсивные преобразования были приостановлены, но без политических деклараций. Цензура уже не свирепствовала в открытую, но тихо продолжала давить, пользуясь всё теми же секретными советскими инструкциями. Людей в массовом порядке, как при Ленине, за границу не высылали, а попросту лишали гражданства поодиночке – как Бродского, Солженицына, Аксёнова, Войновича, Владимова и др. Пропаганда по–прежнему оболванивала народ, но литература так или иначе находила возможности прорастать сквозь асфальт. В художественном отношении период «застоя» оказался весьма плодотворным: Виктор Астафьев, Василий Белов, Валентин Распутин, Андрей Битов, Юрий Трифонов, Андрей Вознесенский, Давид Самойлов – всех не перечислить. Официально не разрешенные, но самодельно записанные на чем попало песни Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого, Александра Галича и Юлия Кима неслись буквально из всех окон. В театр на Таганке невозможно было попасть.

Военно–историческим апофеозом времен «застоя» стал Афганистан. Из него, уложив безуспешно в землю десятки тысяч советских солдат (убитых афганцев было, конечно, в разы больше, но они в число «потерь» явно не входили, скорее, являясь нашими «достижениями»), мы спустя десятилетие с непонятной гордостью, торжественно развернув знамена, вывели свою армию. Афганистан снял с брежневского периода флер нейтральной стабильности – государство оставалось всё той же империей, с тягой к колонизации смежных земель,

В относительно длительный и демократичный «горбачёвско–ельцинский» период страна вновь испытала взлет надежд. Возникли рынок и конкуренция, были отпущены цены, в экономику страны потекли западные инвестиции. Советские войска были выведены из Германии. Снесли берлинскую стену. Был поднят железный занавес. Люди стали свободно передвигаться по миру, появилась массовая свободная пресса. Мир открыл свои границы, страна вступила в постиндустриальную эпоху. Интернет как всемирная сеть коренным образом изменил информационную ситуацию в обществе.