В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба

Проблема состоит не в том, кому отдать предпочтение, — человеку либо машине. Насыщение цивилизации все более совершенными машинами отнюдь не обязательно сопровождается ее обесчеловечением. Технократия или антропократия? Иначе говоря, господство над народными массами привилегированной «элиты», монополизирующей плоды научно-технической революции, или же всестороннее развитие личности и общества благодаря тому, что достижения науки и техники поставлены на службу всему народу, — такова историческая альтернатива XX века. «В проекте Основного документа Совещания, — говорил Л. И. Брежнев, — подчеркивается, что широкое развертывание научно-технической революции стало одним из главных участков исторического соревнования между капитализмом и социализмом. Наша партия полностью согласна о таким пониманием проблемы.

Используя преимущества социалистического строя, Советский Союз добился серьезных успехов в развитии современной науки и техники. Мы первыми поставили ядерную энергию на службу мирным целям, первыми вышли в космос, добились многих других замечательных достижений, выдвинувших Советский Союз в первые ряды научно-технического прогресса.

Но, говоря об этих успехах, мы не хотим преуменьшать силы тех, с кем приходится соревноваться на научно-техническом поприще. Борьба здесь предстоит длительная. И мы исполнены решимости вести ее всерьез, чтобы доказать превосходство социализма и в этой области. Это отвечает не только интересам строительства коммунизма в нашей стране, но и интересам мирового социализма, интересам всего революционного и освободительного движения».[162]

НА ПОРОГЕ НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

«Год 2000-й», «Навстречу 2000 году», «Мир в 2000 году», «Человечество: 2000 год», «Взгляд в 2000 год», «Завтра 2000 год»… Эта «круглая дата» отнюдь не случайно столь часто в самых различных сочетаниях фигурирует в названиях футурологических сочинений, а также в качестве темы для конференций и симпозиумов, посвященных «исследованию будущего». Ее популярность среди футурологов объясняется далеко не одними лишь практическими соображениями — удобством для статистических расчетов, для экстраполяции современных тенденций в будущее и для эффектных сопоставлений с прошлым. Как полагает Дэниел Белл, интерес к футурологии, к социальному прогнозированию и всякого рода пророчествам во многом подогревается именно приближением этого «великого года», «знаменательной даты», «конца нашего века», «рубежа двух тысячелетий» и т. п., до наступления которого большинство людей обоснованно рассчитывает дожить. «Большое внимание, уделяемое 2000 году, — замечает он, — определенно продиктовано магическим значением, которое придается тысячелетию».[163] На протяжении истории религиозные люди в самом деле связывали с тысячелетним периодом мистические ожидания, суеверные надежды и тревоги, получившие наименование хилиазма (от греческого слова «хилиас» — тысяча).

Многие футурологи явно склонны спекулировать на этих хилиастических настроениях, распространенных среди населения, связать с наступлением 2000 года воплощение в жизнь определенных социальных идеалов. Если и не всему человечеству, то, по крайней мере, населению экономически высокоразвитых стран они сулят к этому времени материальное благополучие, необременительную работу, огромный досуг и массу развлечений, причем без каких-либо глубоких социальных преобразований, ибо обо всем этом позаботятся наука и техника, своего рода «рог изобилия XX века». Нужно ли бороться за лучшее будущее, коль скоро оно и так наступит, демагогически вопрошали, например, Г. Кан и его коллеги, экстраполируя существующие тенденции развития «стандартного мира» на предстоящие три десятилетия. Такие «утешительные прогнозы» весьма льстили обывателю, который, подобно Тобину, персонажу одного из рассказов О'Генри, готов был примириться с тем, что предсказанные ему неприятности ограничиваются ожогом от сигары, потерянными шляпой и 1 долларом 65 центами наличностью, но никак не желал удовольствоваться тем, что все счастье, обещанное его ладонью, исчерпывается парой бутылок пива с холодной закуской.

Характеризуя подобные взгляды, превалировавшие среди американских футурологов, Р. Хейлброунер писал: «По случаю прошлого тысячелетия на вершины холмов в Европе стекались толпы людей в ожидании светопреставления; теперь же, накануне нового тысячелетия, люди собираются, чтобы опознать первые признаки приближения нового мира. Идея прогресса, неведомая в 1000 году, ярко освещает 2000 год, и воскресные приложения газет, посвященные этому сказочному событию, — легендарному новому году, несомненно, будут обращены скорее к тому, чему предстоит случиться, чем к тому, что осталось позади».[164]