В лабиринте секретных служб

— И все же за ним что-то есть, — утверждал Томас, — но что?

По поручению вермахта Лакуляйт годами скупал во всей Франции автомашины. Его фирма платила подоходный налог миллионами. Вермахт выплачивал ему вознаграждения в размере 10 % от оборота. Стороны были довольны Друг другом. — И все же, — настаивал Томас, сидя вечером 7 апреля 1944 года с майором Бреннером в библиотеке своей виллы а бутылкой коньяка, — этот Лакуляйт — преступник. Я еще никогда не ошибался в оценке человека. Зазвонил телефон. Томас взял трубку.

— Алло!

— Томас, — послышался знакомый голос, — как живется злому мальчику?

«Вот идиотизм, — подумал Томас. — Почему я покраснел?»

— Отлично, уважаемая принцесса, — сказал он. — А вам?

— Я очень скучаю без вас. Не хотите ли завтра вечерком заглянуть ко мне?

— Нет!

— Я отпустила прислугу, приходите, скажем, после ужина.

— Боюсь, что это мне не удастся!

— У меня есть чудесные пластинки — контрабанда из Португалии. Гершвин и Гленн Миллер, Бен Гудман и Штен Каптон. Я проиграю их вам. Итак, в девять часов.

Ливен услышал ее смех и положил трубку, не ответив принцессе.

Без десяти минут девять он пришел, держа в целлофане орхидеи, достать которые в 1944 году даже в Париже было очень трудно. На принцессе было черное короткое вечернее платье и дорогие украшения. Они включили проигрыватель и немного потанцевали. Томас нашел принцессу очень соблазнительной. Он сказал ей об этом. Она ответила, что он для нее самый желанный мужчина. Около 23 часов они очутились на софе. Принцесса шептала:

— Ни один мужчина не нравился мне так, как ты.

— Ты мне тоже очень нравишься, Вера, очень.

— Ты можешь для меня что-нибудь сделать?

— Смотря что.

— Можешь расстегнуть мне молнию?

— С удовольствием!

— Можешь еще нечто сделать для меня?

— От всего сердца!

— Тогда оставь Лакуляйта в покое. Томас моментально пришел в себя.

— Что ты сказала?

— Оставь Лакуляйта в покое. Она лежала на софе и смотрела на него. — Ты шпионишь за ним уже несколько недель. Может быть, тебе не нравится, что я называю тебя Томми? Возможно, я должна называть тебя Жан Леблан или Пьер Хунебелле?

Он встал. Ему стало не по себе.

— Хунебелле тебе тоже не нравится? Ну, хорошо! Припомни, какую аферу с франками ты провернул. Или как ты уничтожил французских партизан в районе Грозан, капитан Роберт Арманд Эверт. А помнишь, как ты разыгрывал американского дипломата Вильяма Мерфи перед немецким генералом? Ну, должна ли я дальше говорить, агент абвера? Или ты опять сменил хозяев?

— Нет, — ответил Томас, — я по-прежнему работаюв абвере, а ты?

— Угадай!

— Когда я вспоминаю о твоем жирном любовнике, мне только одно может прийти в голову — гестапо, — грубо ответил он.

Принцесса вскочила, громко закричала и ударила его дважды по лицу.

— Болван, паршивец, что ты себе позволяешь! Я пытаюсь спасти твою жизнь, а ты?

Томас направился к двери.

— Томми, не уходи. Делай что хочешь с Лакуляйтом, только не уходи!

Томас с силой захлопнул дверь за собой.

— Перед домом стоял французский агент, — докладывал Томас на следующий день в отеле «Лютеция» оберсту Верте и маленькому майору. Томас был все еще очень зол.

— Какую роль в этом играет ваша принцесса?

— Я не знаю пока, но скоро буду знать, герр оберет. Клянусь вам, что выведу эту свинью на чистую воду.

Верте перебил его.

— Оставьте Лакуляйта в покое, Ливен. Я сегодня получил из штаба Шпера категорическое указание не трогать Лакуляйта. Он является душой атлантического вала, поставляя дефицитные материалы. Организация Тодте и командование вермахта пропали бы без него. Телефонный кабель, например. Тодте не могла его достать. Лакуляйт поставил 120 тысяч метров.

— Хорошо, я понимаю ваше состояние, герр оберет. Но почему вы выглядите, как с похмелья, Бреннер?

— Неприятности. Письмо из дома. Жена больна. Сын наверняка провалит в июне физику и латынь, и к тому же этот проклятый налог.

— Какой еще налог, майор?

— Дело в том, что я забыл продекларировать гонорар за свои статьи, которые опубликовал в военно-политическом журнале. В редакции была проверка, и проклятый бухгалтер назвал мое имя.

Лицо Томаса вдруг стало красным. Он тихо прошептал: «Бухгалтер?» Томас вдруг подпрыгнул, издал вопль и, подскочив к Бреннеру, поцеловал его в лоб, затем выбежал из кабинета. Бреннер смутился. Его не целовал еще ни один мужчина. Он почесал себе лоб. «Зондерфюрер Ливен пьян», — констатировал он.

— Никогда, никогда, герр Ливен, я этого не забуду, — сказал худой, с пожелтевшим лицом бухгалтер Антон Нойер.

— Ешьте, а то суп остынет, — ответил Томас, пригласивший Нойера на свою виллу к обеду.

Оба господина были знакомы уже неделю. Это был тот Нойер, который до недавнего времени работал бухгалтером на фирме Лакуляйта и который был им уволен.

— Я до сих пор не могу понять, за что Лакуляйт вышвырнул меня. Моя жена выплакала все глаза. Я валился в пропасть, но тут появились вы, совершенно чужой человек, и устроили меня на работу. Непостижимо!

— Герр Нойер, я банкир, знаю фирму Лакуляйта и считаю вас хорошим специалистом. Об этом все говорят. А, кстати, почему вас уволили?