В лабиринте замершего города

Чехословацкие патриоты отметили этот день по-своему: возле Градец-Кралова взлетели на воздух склады авиабомб, а на подъездных путях к Праге исчез целый вагон с боеприпасами… Вашел тоже использовал фашистское гульбище: в самый полдень он передал в Центр очень важную радиограмму.

По мере того, как приближался фронт, обстановка в Праге накалялась, опасность во время сеансов возрастала. Но это был необходимый риск — Вашел не мог молчать, просто не имел права. И чувства иногда берут верх над разумом, особенно, если разведчик недавно был просто солдатом и истосковался по боевому делу. После того, что с ним произошло в один апрельский вечер, Вашел сам себя судил строже любых судей. И всё же тогда он не мог быть равнодушным — даже внешне… Блестящие логические построения с заранее обдуманными ходами и совершенно очевидным положительным исходом — удел профессиональных героев из детективных романов. Жизнь предлагает обстоятельства внезапные, как будто простые, да вот выпутаться из них удаётся не всегда и не всем…

В тот вечер Вашел возвращался трамваем на виллу. Ехал без пистолета — предпочитал совершать свои дневные рейсы без оружия. На задней площадке стояли два человека с мотками проволоки, тяжёлыми сумками — судя по всему, какие-то монтёры. Полупустой трамвай всползал на горку. Шепталась на скамейке молодая парочка, слева, у окна, уткнулся в журнал белесый господин. Возле вагоновожатого устроилась старушка — лицо было закутано в чёрный мохнатый платок, на коленях держала плетёнку и всё время терзала водителя расспросами — не пора ли ей сходить: приехала из села к дочке.

Но вот на остановке с передней площадки вошёл обер-лейтенант. Две ленточки над правым карманом мундира говорили о его ранениях. Обожжённые скулы подёргивались, глаза влажно блестели. Обер пьяно оглядывал вагон и почему-то уставился именно на старушку. Она, прижав корзинку к груди, съёжилась и замерла. Фашист начал тыкать в табличку над скамьёй и грязно ругаться.

А потом… Старушка упала, по разбитому лбу потекла струйка крови.

От внезапного толчка гитлеровца кинуло к двери: вагон затормозил. Водитель сквозь зубы, ни на кого не глядя, объявил:

— Авария. Трамвай дальше не пойдёт.

Словно по команде, парни-монтёры кинулись на обера, повисли на нём и, что-то яростно крича, пытались вытолкнуть его из вагона. Вашел видел все это, как в замедленной съёмке: вот водитель снимает никелированный рычаг, приготовившись вмешаться; вскочил белесый пан; парочка в углу насторожилась… Обер-лейтенант расстегнул кобуру… Парни были горячие, неопытные, гитлеровец — дюжий, понаторевший в драках. Размахивая пистолетом, крикнул:

— Перестреляю всех… Ложись!

И тут Вашел метнулся, перехватил руку офицера, — тот взвыл, уронил оружие. Отакар вывернул ему руку за плечо, подтолкнул его к двери. Подскочили монтёры. Спустя мгновение фашист брякнулся на мостовую. Тут же трамвай рванулся, как пришпоренный. Через несколько минут, остановив вагон, водитель скомандовал:

— А теперь — исчезайте!

Вашел не клял себя за неосторожность. Единственное, чем был обеспокоен, — приметил ли фашист его лицо. Улица была пустынна, но вскоре он услыхал за спиной шаги. По выработанной привычке свернул в подъезд и осторожно выглянул. За ним уцепился тот белесый пан, что сидел в трамвае.

«Этого ещё не хватало!» — подумал Вашел.

«Хвост» тащился следом упорно. Но господин всё время оглядывался — то ли тишина его пугала, то ли патруля высматривал. Уйти от него, наверное, труда не представляло. А где же гарантия, что шпик не составил уже для себя словесный портрет? Значит, пришёл тот «крайний случай», который он, Вашел, предусматривал, оговаривая с подпольщиками свои рейды.

— Ты желаешь встречи? Что ж, получишь все сполна,—прошептал про себя Вашел. Неподалёку был кабачок, в котором он нередко встречался с Фиалой и где гостили все свои. Будто не замечая за собой неясной тени, Вашел остановился у тусклого фонаря, мерцавшего над вывеской пивной «У дуба», на берегу Влтавы. Ещё раз оглянулся — и исчез за дверью.

— Людку, драгий! — шепнул он буфетчику, который возвышался за стойкой горой. — Увязалась «щука». Кажется, одна. В общем — это, по-моему, тот самый случай…

Тем временем шпик остановился у вывески, разглядел её и, мгновение помедлив, решил, было, ретироваться. Но распахнулась дверь — и перед ним выросла здоровая фигура.

— Какое счастье, пан, что вы остановились! Заходите, прошу вас. Не стесняйтесь, — ласково пропел буфетчик Людек и взял шпика за локоть.

Тот начал извиняться, уверяя, что очень спешит и остановился совершенно случайно. Но не успел опомниться, как очутился в пивной. Озираясь по сторонам, шпик лихорадочно нащупал в кармане оружие. Того, кого он преследовал, тут не оказалось. Несколько стариков, морщась, потягивали суррогатное пиво, покуривали трубки и весьма равнодушно отнеслись к появлению нового посетителя. А буфетчик все подталкивал господина к стойке, не отпуская его руку, опущенную в карман: