В лаборатории редактора

В той широкой вербовке в детскую литературу, какую неустанно в течение более чем десяти лет проводил среди писателей Маршак, была одна черта, чрезвычайно характерная для всего его редакторского творчества. Черта эта – высокое уважение к детской литературе, к огромности ее воспитательной роли, к трудности стоящих перед нею художественных задач. «Для детей нужно играть так же, как и для взрослых, только еще чище и лучше»[440], – говорил К. С. Станиславский. «Мы ищем той простоты, до которой надо подняться, а не той, до которой опускаются», – говорил Маршак. Просьба Маршака к «взрослому» писателю – знаменитому или незнаменитому – отложить временно в сторону работу для взрослых и написать книгу для детей никогда не звучала в его устах как просьба «в пользу бедных»; нет, в этой просьбе слышалось: «Попробуйте-ка написать детскую книгу – это для вас своего рода экзамен и великая честь». К Алексею Толстому, В. Каверину, М. Зощенко обращался не проситель, а посол равноправной великой державы. Он не говорил писателям: «Вы, мол, мастера литературы для взрослых – так вам ничего не стоит сочинить книжонку для детей». Напротив, если он увлекал чем-нибудь профессиональных литераторов, втягивая их в работу над детской книгой, так это именно заманчивостью предстоящих трудностей. Маршак убеждал писателей, что их попытка участвовать в создании детской литературы многое даст не только детям, но и им самим. Он охотно подписался бы под словами М. Пришвина: «Испытанием таланта писателя для взрослых может служить маленькая вещица, годная в детскую хрестоматию»[441].

Ребенка во всякой жизненной ситуации, во всякой научной или технической проблеме интересует не второстепенное или десятистепенное, а главное, основное. Стало быть, надо понять, ухватить это главное в каждой ситуации, в каждой проблеме. Для этого надо не понаслышке, не из вторых рук, а глубоко и точно знать материал, постигнуть его философский и политический смысл, овладеть секретом художественного обобщения – обобщения, не превращающегося в общее место.

Велика ответственность писателя для детей: взрослым случается читать книги для развлечения, для отдыха от труда, для того, чтобы познакомиться с творчеством того или иного автора, – ребенок же читает только то, что ему по душе, и воспринимает каждую книгу как своего рода этический трактат, обучающий его поступать, действовать. Вот почему моральный вывод обязателен для каждой детской книги, но для того, чтобы влиять на душу, он должен быть не иллюстрацией к резонерскому рассуждению, а поэтическим выводом из всего хода событий, из накопленных фактов и чувств.

В высшей степени трудна – даже для мастера – форма стиха, повести и сказки для детей. Трудна потому, что форма эта должна быть проста, прозрачно-проста, проста, как в народной песне или в пушкинской сказке, но обнимать она должна отнюдь не элементарное, а богатое, сложное содержание. Находить же самую простую форму для живого, для сложного – что может быть труднее и увлекательнее этой задачи?

Проповедь Маршака имела успех. Принимаясь за книгу для детей, «взрослые» писатели не снисходили к детям с высоты своего профессионального величия, а работали в полную меру дарования и умения, с чувством великой ответственности, которое возбуждала и поддерживала в них редакция.

«Иногда поздним вечером, – вспоминает писатель Ю. Герман, – в квартире далеко не знаменитого автора раздавался телефонный звонок, и Самуил Яковлевич своим характерным голосом говорил:

– Голубчик, приезжайте, а? Сейчас, да, сию минуту. Не мог раньше. А мне же интересно. Везите все как есть, почитаем. Скорее, дорогой мой, жду…

И безвестный литератор с ощущением государственной необходимости своей работы, с ощущением того, что дело, которое он делает, – нужное, настоящее дело, – мчался к Маршаку»[442].

10

Знаменательна была редакторская встреча Маршака с М. Зощенко. В середине тридцатых годов, когда Маршак предложил Зощенко попытаться написать рассказ для ребят, это был уже широко известный писатель, с собственной, отчетливо сложившейся манерой, с собственной темой, звучащей в отдельных рассказах то громко и откровенно, то приглушенно. Тема эта – защита чувства собственного достоинства в советском человеке («Товарищи, мы строим новую жизнь, – так оканчивался один из рассказов Зощенко, – мы победили… давайте, черт возьми, уважать друг друга»[443]). Громче всего эта тема прозвучала в таких рассказах, как «Страдания Вертера», «Огни большого города», «Поминки», – рассказах с открытым, подчеркнутым прямым моральным выводом.

Рассказ «Поминки», например, – рассказ о том, как одного гражданина ни за что ни про что выгнали с поминок, – кончается такими словами:

«…когда он ушел, я подумал… что те же самые люди, которые так грубо выгнали его, наверно весьма нежно обращаются со своими машинами. Наверно, берегут их и лелеют. И уж, во всяком случае, не вышвырнут их на лестницу, а на ящике при переноске напишут: "Не бросать!" или "Осторожно!".