В лапах страха

Нет, беседовать со стариком, работавшим на пол ставки в школе, в которой он, к тому же остался единственным живым фронтовиком, дошедшим вместе с регулярными частями Красной Армии до самого Берлина, да ещё на одной ноге, — вторую оторвало взрывом советской мины, которую он так и не дотащил до передовой, — было трогательно и интересно, однако всё это могло затянуться на неопределённый срок, а у Вячеслава Сергеевича оставались ещё кое-какие дела.

«А нужно ли мне соваться не в свои дела? Ведь даже девочка против. Хотя это в порядке вещей. Тем более, если в её семье и впрямь что-то неладно».

Понятно дело, старика просто терпели, потому что нельзя у нас глумиться над прошлым и, уж тем более, гнать человека, который что-то там сделал во времена далёкой войны, исторического значения которой никто толком и не помнит; дошёл до какого-то там Берлина, да ещё на безобразной культе, вместо ноги, — по существу, будучи несмышлёным ребёнком, что просто не понимает истинную цену жизни. Однако как знать… Ведь за тем чумазым мальчишкой стояло что-то великое — да, ныне забытое и утраченное, — что ещё имело смысл, вызывало мотивацию, обозначало цель. Двигаться вперёд, не смотря ни на что! И говорить, что малышня того нелёгкого времени этого не понимала, по крайней мере, опрометчиво. Особенно, если сопоставить поколение, прошедшее кровопролитную войну, с поколением, что растёт сейчас. Последнее просто не ценит жизнь. Оно смеётся над чужой болью. Чинит боль само, при этом стараясь остаться безнаказанным. Светлые чувства, просто не приемлет, как и любовь — это всего лишь сухие понятия, как «лафа» или «секс». Да, наступивший мир можно назвать звеном, соединившим прошлое и настоящее. Только поколения и впрямь остались по разные стороны заграждения. Вопрос в том, кто пожелал, чтобы стало именно так… Что царит у него на уме и есть ли хоть некое проявление души? А если нет, тогда что ЭТО такое?

«Дядя Ваня — всего лишь очередной призрак прошлого. Одни так и не решились попросить его больше не приходить, указав на то, что в школе установили компьютеризированную охранную систему. Другие просто не замечали убогого калеку, напрочь игнорируя его связь с окружающей действительностью. А третьи и вовсе посыпали стул красным перцем, били по ночам стёкла школьных кабинетов и дразнили Ивашкой-культяшкой».

Стоило ли защищать такой мир от чудовищ? Безусловно, стоило. Чтобы не утратить смысл. Чтобы не пришли новые чудовища, куда более злобные и кровожадные. Потому что человечество, ни что иное, как конвейер. Конвейер по производству зла. Это и есть истина, от которой все бегут, страшась принять за правду.

«А ведь в этом случае мир рухнет окончательно. Ведь ВЕРЯТ именно правде».

Вячеслав Сергеевич снова вздрогнул.

— Только вам тогда придётся на второй этаж подняться… — Он попытался вернуться к прерванному разговору.

— Да ну, к шутам! — как ни в чём не бывало, отмахнулся дядя Ваня и, опершись о костыль, склонился куда-то под свою «тумбу дневального».

«Старик, несомненно, воспринимает парту именно так!» — Вячеслав Сергеевич невольно улыбнулся. Старый фронтовик вовсе не желал прогибаться под балансирующий на руинах прошлого мир или раскачиваться на волнах показного внимания, в обозначенные правительством даты, — на своём веку он уже вдоволь насмотрелся на все эти атрибуты надвигающегося хаоса, противостоять которому можно лишь только предварительно что-то для себя уяснив.

— Тогда, получается, я зря, что ли, тащил всё это! — И дядя Ваня бухнул на парту старенький, чёрно-белый «Сапфир». — Его бы тока настроить…

Вячеслав Сергеевич с сомнением посмотрел на маленький экранчик допотопного телевизора, который больше походил на монитор космического корабля из научно-фантастического романа каких-нибудь братьев Стругацких, написанный ещё в середине прошлого века.

«Наверное, так даже лучше», — подумал Вячеслав Сергеевич, ставя дипломат на пол.

— Давайте, хоть настроить помогу, — сказал он и потянулся к раритетной вещице.

— Ну, будет вам, товарищ учитель! — в своей уставной манере ответил дядя Ваня. — Я так это всё, к слову просто… Сам покумекаю — времени-то ещё о-го-го сколько! Чай, посумею. А у вас и без меня, небось, дел выше крыши. И так, вон, скока с этими дармоедами провозились попусту. Им хочешь, как лучше сделать, а они ну… лишь бы побеситься.

— Да я, признаться, ещё не домой, — Вячеслав Сергеевич глянул на часы. — Надо бы по пути ещё в одно место заскочить.

— Тем более! — кивнул дядя Ваня. — Поспешайте-ка вы лучше, мил человек, по своим делам, а то так и до завтрашнего утра не обернётесь. А я-то, по простоте душевной, признаться, всё завидовал учителям, — дядя Ваня помолчал и, бойко крякнув, продолжил: — Мол, вы детишек токмо до обеду учите, а потом по домам, — и дел-то. А как тутова у вас очутился, признать, не прав был, — и старик сухо и прерывисто засмеялся, будто простуженная «кукушка» в запылившихся от нещадного времени ходиках.