В логовище вел тесный полутемный коридор, длиною метров в шесть. Сама берлога — просторная пещера в рост человека вышиной и диаметром метра три. При голубоватом свете, проникавшем через тонкий потолок, мохнатый от кристаллов замерзших испарений, я заметил двух медвежат, притаившихся в углу. Бедняги! Они видели в образе моем нечто неизмеримо-страшное своей чернотой, — с таким ужасом смотрели на вторгшегося! Однако при попытке взять бедных сирот пушистые создания показали себя настоящими храбрецами: они так основательно вцепились в рукавицу, я долго чинил ее потом. Пришлось, отогнав одного от другого, позвать спутника и потом уже вязать поодиночке. Наши пленники подняли невероятный вой; заслышав его, Варнак пробил лапами тонкий потолок и бросился на помощь с очевидным желанием разделаться с медвежьим отродьем по-своему. Мы еле спасли медвежат от его умелых зубов!
На Крестовых островах мы пробыли шесть дней. Седов, по подошедшему ледяному полю, пытался достичь Северно-Крестового острова, но потерпел неудачу.
Если б кто-нибудь чужой посетил «Фоку» в половине марта, он подумал бы, что попал в бакалейную лавку. Горы мешков, сбруя, белье, одежда, меха, инструменты, письменные принадлежности, пачки шоколада, вязанки сушек по стенам, кучи банок с консервами, кули, кулечки, мешочки и сверточки заполняли каюты, лежали на палубе, пока отвешивались и упаковывались разнообразнейшие продукты. Шли сборы в дальние санные путешествия. 17-го марта отправились одновременно экскурсии Павлова и Визе, а 19-го ушел к мысу Желания и Седов.
Время шло. Медленно, неуловимо для глаза солнце поднималось выше. Все длиннее становился день, а ночь, быстро укорачиваясь, светлела. Одни погоды, казалось, оставались прежними: те же холода, вьюги и морозные туманы. Однако 5-го апреля почувствовался перелом. Нахожу в дневнике под этим числом: «10 °C. Штиль. Наконец-то стало теплей! С утра до обеда просидел за этюдом у мыса Столбового, нисколько не озяб. На «Фоке» узнал, что максимальный термометр показал +3 °C. Под вечер принес еще этюд, а днем сделал рисунок. Солнце ослепляет, а синева в тенях невероятна. По горам, не тая, но медленно испаряясь с черных камней, сходит снег. Около полудня пролетели над «Фокой» две чайки — первые вестницы с юга, куда в эту пору невольно уносишься воспоминаниями.
— Там у нас весной настоящей, чать, пахнет, — сказал сегодня со светлой улыбкой Лебедев. — Наверное, уж почки набухают, а сынишко то да… с веснушками уж ходит! — Весноватый он у меня.
Чайки весело кричали. Вся команда с детской радостью следила за полетом: «Это наши, беломорские!».
Медвежата тоже целый день на солнышке. Они совсем привыкли к людям. Наш первый питомец Мишка, надоедая всем, тянется лизать руки и сосать палец: ко-ко-ко-ко-ко, «кокает», как говорят матросы. В свободные минуты, бывает, сажусь на снег и подзываю медвежат. — И Мишка и другой, сердитый Васька, свои клички знают хорошо. Мои — Полынья с Торосиком — моложе всех и еще плохо усвоили имена, но на руки забираются; пестуешь, гладишь зверушек, а они, шутя, кусают пальцы, ласково ворчат и «кокают». На ночь заваливаются в собственную конурку и спят вповалку друг на друге.
— … Что с тобой? Ты плачешь? О зверушке? — весело закричал он помогавшему держать трупик К.
— Что же, доктор, хоть и зверушка, а полюбился он всем, жалко. Я смотрю, лежит ободранный, ровно ребеночек. Уж такого больше не будет!
Пятнадцатого апреля почти одновременно вернулись Визе и Павлов. Они — чтоб помогать друг другу — не разделялись до самого Карского моря. Только там разошлись в противоположные стороны.